|
Я ведь, Сергеич, признаться, хоть и в годах, а до противоположного пола падок. Завожусь с пол-оборота… …Сидит, глазищами блестящими посверкивает, улыбается. Длиннобородый ей кружку – полную – приволок, в руки протянул. «Не пейте, - говорю, - девушка. Они тут такое варево наварили – ядрёней самогона. Не пейте!» Она ко мне – бочком – придвинулась… у-ух!.. и елейным голоском спрашивает: «Обидел вас эти чудовища, да?..» «Не пейте, - я своё талдычу, - вылейте лучше». А сам – ну, прямо на себя диву даюсь! – обнимаю её, прижимаю покрепче. Не противится, податливая… тоже – тянется. Все, кто у костра, смотрят на нас застывше как-то, рты разинувши. Только длиннобородый скалится. «Лин, - обращается она к длиннобородому, - это ты его обидел?» «Получается, что я, - развёл тот руками». «И все-то его, бедненького, обижают, - пропела девица и по руке погладила, которой я её обнимал. А потом, вроде как уже другим голосом: - А если такой обидчивый, чего обниматься лезешь…?» Я к ней оборачиваюсь… И тут меня – без врак! – чуть кондрашка не хватила: обнимаю я вовсе не женщину, а давешнего колдуна в телогрейке!!! Таращусь на него, как гусь на бомбу, слова вымолвить не могу. А у костра все аж полегли от хохота; мальчонка – тот даже всхлипывает. Ну а дальше… …Дунул мужик мне в лицо, - полегчело, отошло. Вроде как никакого лиха не приключилось. …И вроде, - переменилось что-то во мне: попростело… распуталось… «Ты – колдун…? – спрашиваю». «Нет, - отвечает; строго так отвечает, доходчиво. – Я человек, под ногами которого есть Дорога. Зовут меня Михаил Петрович, можно – Миша». Выпил он кружечку свою до дна, взглянул на меня: «Оставайся-ка – на годик – у Лина, малыш. Сердце у тебя хорошее, чистое… а хорохоренье да рукомашество – то жизнь тебя обнуждила, избавишься со временем. …Остаёшься?» » ………. А и остался. Понимаешь, Сева, вдруг – озарило-таки! – понял: здесь, среди них, я – дома. …Не было у меня никогда дома, не довелось. И среди людей всегда ходил – чужак чужаком, на отшибе… Они – люди – чужие какие-то, сами себе чужие… не уважаю я человечество, видишь ли, шибко не уважаю… А с теми – дома. Вот и с тобой сейчас рядышком сижу, и – дома. Понимаешь, да? — 122 —
|