Это очень сложный вопрос, о нем очень сложно говорить. Возвратимся же к мифу о Сизифе, вооруженные некими тезисами о философии абсурда. Кто из нас не мечтает, наконец, вырваться из рутины повседневности и начать большое настоящее дело, наконец начать жить? И вот мы даже порой вплотную подходим к тому, чтобы "начать Жить", но, подобно Сизифу, откатываемся вместе с камнем назад... Но миф о Сизифе только констатирует факт, он не дает нам механизмов, позволяющих увидеть - как это происходит. Тут на помощь приходят более поздние классические произведения, более богатые деталями и деталями не случайными... В частности мы обратимся к пьесе Чехова "Три сестры". Персонажей там много и каждый что-нибудь важное да значит, вплоть до няни или поручика Федотика, появляющегося эпизодически. Мечты о новой жизни, о прорыве из рутины, о настоящем большом деле преследуют многих в этой пьесе и трех сестер Ольгу, Машу и Ирину, и их брата Андрея, и барона Тузенбаха, сама фамилия которого на немецком значит - "тысяча ручьев, потоков" - тысяча возможностей, тысяча упущенных возможностей, увы, как и у сестер, как и у Андрея, как и у доктора Чебутыкина, который даже уже и не надеется ни на что, и Вершинин, который только и повторяет о "тех, которые будут жить через двести-триста лет после нас" - повторяет раз восемь... Тузенбах восклицает в начале пьесы (еще с энтузиазмом) – «Тоска по труде, о Боже мой, как она мне знакома! Я не работал ни разу в жизни... Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая сметет с нашего общества лень, равнодушие, пренебрежение к труду, скуку. Я буду работать! А через какие-нибудь двадцать пять лет работать будет уже каждый человек. Каждый!». Тузенбах символизирует не что иное как мотивацию, но мотивацию идущую от головы. Увы, как хочется чтобы ленивый, погрязший в своих привычных доминантах обыденности мозг пробудился, чтобы здоровая сила оживила тело. Тузенбах – это тлеющая мотивация, а в пьесе - наиболее предприимчивый герой драмы – в конце ему удается подойти вплотную если не к журавлю в небе, то к синице в руке, но ... увы. Вроде бы он мог бы оживить и себя и Ирину, расположения который он все же добился, но погибает на дуэли от руки циника Соленого, невольно вспоминается строфа из Гамлета "так гибнут наши замыслы с размаха, вначале предвещавшие успех от долгих отлагательств" - мотивация которая не осуществляется сразу и не подпитывается по закону доминанты обречена на гибель. И гибель эта приходит в лице Соленого. Но кто же такой этот Соленый, это полуэпизодическое, но такое ключевое лицо в пьесе. "Я странен, но не странен кто ж?" - его слова, но к отгадке нас отсылает сам Чехов, в кратком монологе Соленого: "Но у меня характер Лермонтова. Я даже немножко похож на Лермонтова... так говорят" - ага, вот за это сходство уже можно ухватиться, как и за фразу самого Соленого, обращенную к Ирине: "Вы отвергли меня, но счастливых соперников у меня быть не должно! Я не допущу!", еще несколько раз Соленый дразнит Тузенбаха, повторяя периодически, как в забытьи: «Алеко», а ведь Алеко – очень сильный образ из Пушкинских «Цыган» и одноименной оперы Рахманинова «Алеко», это образ мести и убийства из ревности. Так не носит ли в себе Соленый еще с начала действия жажду убийства Тузенбаха? Здесь и сравнение с Лермонтовым очень кстати. Лермонтов, отвергнутый еще в юности своей возлюбленной и он не смог пережить эту драму до конца дней своих. Что стоит за Лермонтовым, и значит, за Соленым? - кто запускает камень Сизифа вспять? В Транзактном Анализе есть разновидность одного из 6-ти базовых сценарных процессов - "Снова и снова", но там нет ни слова о механизмах этого вечного повторения и скатывания вниз. — 55 —
|