Внеземляне идут!

Так вот, Лёха из Ростова, встряхнул ты меня, я говорю, своим треньканьем. Смелый ты мужик, однако. Такие речуги толкал, просто ё-моё. Молодец. Уважаю таких. Не боишься, что пошарят тебя в отставку за твои хохмочки? Нет? Уважаю тем более.

Вот только в одном ты, Лёха, дал маху в лекции. Ну, помнишь тот момент, когда гундосил про места, в которых не бывал. И никогда не побываешь, уверен. Не спорь со мной! Не бывал и не побываешь. Это у тебя, интеллигента замороченного, написано на лобовой кости.

Докладываю тебе как на допросе, Лёха, — ты не прав. А не прав потому, что никогда не бывал в зоне.

Вот ты в своей лекции талдычил — аномальные явления, встречи с лешими, чертями, марсианами случались в России где угодно, но только не в концлагерях и не в тюрягах. Ты об этом красиво сказал, а я запомнил: "Нет ни одного письменного свидетельства встречи с Неведомым Миром в местах, не столь отдалённых". Ты ссылался при этом на книжки, написанные Солженицыным, Шаламовым, кем-то ещё. Я правильно называю имена? Во! Видал, какая у меня память?

Не знаю, чего в книжках пишут — я из книжек только про графа Монте-Кристо уважаю и ещё стихи незабвенного Сергея Есенина. А вот касательно любезных твоему сердцу аномальных явлений скажу, что бывают они и в зоне. Редко, очень редко, но бывают.

Те чего закашлялся? Брось окурочек, брось. До фильтра, сам погляди, уже досмалил его. Брось, говорю, окурок, отдышись. И слушай сюда меня в оба уха.

Я сам в аномальное явление однажды вляпался собственной своей мордой. Именно в зоне, обрати внимание.

Дело было, как сейчас помню, в тот год, когда Лёнька бровастый[1] послал по этапу на вечный покой Никиту-кукурузника. Сидел я тогда в лагере общего режима в мордовских поганых лесах. Срок мотанули мне немалый, причём по звонковой статье, без права на амнистию. За это — не спрашивай. Заскучаешь.

Вот и я в зоне заскучал. Светило мне семь лет подряд мерить ногами казённую землю на лесоповале. А не хотелось аж до чесотки в мошонке.

Решил я слинять из-за проволоки. Однако слинять так, чтоб комар носа не подточил. Уйти, значит, непременно вчистую, с концами.

Пошарил по лагерю, потёрся среди бывалых людей. И нашёл вскоре двух матерых барыг, тоже, как и я, готовых на всё, лишь бы скинуть с плеча арестанскую робу.

Устроили мы с ними тайное толковище.

Но я им сразу ботанул — хочу, мол, урки, схилять на волю культурно. Мокрое дело на душу не возьму, с психу микстурить охрану не буду. Чётко так, раздельно сказал: не буду, и всё тут. А потому сказал, что гулял об одном из барыг по баракам слушок, будто он мокрушник, но ходит в несознанке, косит с придурью под гопстопника. А на моих руках людской крови нет. Я так им, барыгам, и рубанул: нет и не будет.