|
Потом пригляделся. Мама моя родная! Висит в воздухе над столом хлебореза облако и, что характерно, серебрится, сука позорная, мерцает. Ходят внутри него волны света. Я сморгнул — глядь, а из облака пялит на меня свои гумозные зенки какая-та шестёрка женского, Лёха, пола. Это в мужской зоне! Веришь ли, только что не было никакой рожи в том облаке и вдруг — здрасьте! — объявилась там, как нежданный гость в погонах на воровской малине. Чую, спину мне прохватило могильным холодком, ноги стали деревянными. Стою, балдею, напрочь позабыв про того хмыря, что застрял в лазе. Как эта девка выглядела, спрашиваешь? Не знаю. Не помню. Я, в основном, видел её глазищи — яркие, как прожектора на вышке. И ещё помню, рожа у неё была прозрачной. Да, прозрачной, хочешь верь, хочешь не верь. Вот это — что она прозрачная — особенно проняло меня. Ну, думаю, менты паршивые, никакого сладу нет с вами. Секретное оружие на нас, тёмных зеках, надумали испытывать? Мало вам, думаю, костоломных допросов да душегубок ваших? Теперь, значит, рожи в облаках пошли у вас в ход?!. Просекаю, секретное оружие пришло вдруг в движение. Рожа стронулась с места и прёт буром на меня. А облако так и вьётся вокруг неё, так и мерцает. У меня наступил от такой картинки всеобщий мандраж в членах. В мозгах — затмение. Так, думаю, всё, пришли мне полные кранты. Засекли, гады! Сейчас будут вязать. И корячится теперь к моему неподъёмному сроку довесочек в пять лет длиной за попытку к бегству. Стою, трясусь. А рожа тем временем продолжает идти в облаву на меня. Причём идёт открыто, внаглую, как вертухай с грохотиловкой на груди через зону. В метре... нет, Лёха, в полуметре от меня она притормаживает, и тут я ловлю такой кайф, что хоть в голос кричи. Всем телом чувствую, тянет от этой глазастой тёлки немыслимым холодом. Не баба, а сплошной Северный полюс, век свободы не видать, если вру. Окоченел я мгновенно. Рожа висит в воздухе — близко висит, рукой можно тронуть. Она давит косяка на меня и пыхтит: фу-у, фу-у. Как дохнёт, так сквозь меня волна ледяной мглы прокатывается. Фу-у — волна холода, фу-у — ещё волна. Потом вдруг и говорит, падла прозрачная: — Возвращайся в барак. Не уходи в побег, сыночек. Вижу, совсем плохи мои дела. Менты своё секретное оружие разговаривать научили. Эх, думаю, пропадать так с музыкой. Набрал я полные лёгкие воздуха и рявкнул в ответ: — А ну заткни хлебало! Не гоношись. — Потом для большего понта прибавил: — Ты на кого мазу тянешь, сукоедина мизерная? На пахана? Рожа опять — фу-у, фу-у. И снова разевает свою пасть, голосом своим скрипучим в ответ на мои правильные зековские речи советует: — 63 —
|