|
В опыте семьи — есть убийство Степки-балбеса». Тень брата, возникшая, по Смоктуновскому, перед Иудушкой, размышляющем о сыне, не тревожит совесть, не останавливает задуманное злодейство, но успокаивает, превращая сомнительный поступок в еще одно звено в цепи других. После семейного ужина Иудушка встает на привычную вечернюю молитву. Артист даст комментарий его состоянию: «Заключительная молитва дня — в исповедании грехов. Говорит: мои грехи, — а думает: их, людей». Иудушка, по Смоктуновскому абсолютно не способен видеть свои грехи. Только других. И артист выделяет черты характера, которые способствуют этому самолюбованию: «Очень наивен, невежественен, сутяга, „боится" черта». Рядом со стоящим на молитве Иудушкой спит его «сударка» Евпраксия, и Иудушка крайне осторожен в движениях и жестах, боясь разбудить спящую. По Смоктуновскому, эта бережность вызвана не заботой о женщине, но тем, что его герой «Не заинтересован в пробуждении Евпраксии. Смотрит на Евпраксию через призму всех тех, кто тиранит меня, а вот есть же человек». Осознав безраздельную преданность Евпраксеюшки, еще больше озлился на непокорного сына: «Сын меня, действительно, обидел». И тут же на размышлении «Бог непокорных детей наказывает» дятлом в мозгу застучит неотвязная мысль: «А что, ежели Петенька, подобно Володе, что ежели он». После молитвы Додин вводил отсутствующую у Салтыкова-Щедрина постельную сцену Иудушки и Евпраксии: «После молитвы — соитие (на голос Иудушки): „умел кашу заварить — умей и расхлебывать", „не в свои сани не садись", „семь отмерь — один отрежь"». Идущий под аккомпанемент стершихся от долгого употребления поговорок, любовный акт решен подчеркнуто механистично. В акте любви и на молитве — в моменты самых возвышенных переживаний Иудушка всего лишь выполняет общепринятый ритуал, не отдавая ему ни капли живого чувства, сердечного волнения или теплоты. Живая жизнь подменяется и умерщвляется обрядом: религиозным или физиологическим. Потеряв то единственное, что оправдывает молитвы или любовь, жизнь превращается в гротескную пародию на самое себя. Поднявшись от Евпраксии, Иудушка снова встает уже на утреннюю молитву: «Утром — молитва. Сын». Смоктуновский аккуратно переписывает слова молитвы, как в роли Дорна аккуратно переписывал слова романса: «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле твоей святой. На всякий час сего дня она во всем. Наставь и просвети меня. Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все — святая воля твоя. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано тобой. — 94 —
|