|
Это история о том, как молодой человек романтического склада, потомок Иоганна Себастьяна Баха, летчик, прогуливаясь однажды по туманному берегу канала Белмонт Шор в штате Калифорния, услышал «голос», который произнес загадочные слова: «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Повинуясь «голосу», он сел за письменный стол и запечатлел видение, которое прошло перед его мысленным взором, наподобие кинофильма. Бах первоначально предложил рукопись в специальный журнал «Флайнг», который ее отклонил, а потом в «Прайвет пайлот», который ее принял и опубликовал. Впоследствии «Джонатан» был даже перепечатан в заграничных журналах в Австралии, Бельгии, кажется, даже во Франции, но замечен не был. Автор пытался издать его отдельной книжкой, хотя бы для детей, но ничего не выходило, пока однажды заведующая одним из отделов издательства «Макмиллан» не увидела в «Джонатане» нечто большее, нежели просто сказочку для детей. Решено было снабдить текст иллюстрациями, и Ричард Бах нашел в полном смысле соавтора в лице своего знакомого фотографа-анималиста Рассела Мансо-на. История чайки Джонатан Ливингстон была издана в окружении замечательных по красоте фотографий, следующих за всеми перипетиями фантастического сюжета. Так кончилось прозябание Ричарда Баха и началась третья и, может быть, самая необычайная жизнь «Чайки по имени Джонатан Ливингстон» — суперзвезды и мессии. Можно почувствовать себя в определенном недоумении перед воистину феноменальным триумфом «Чайки по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха, даже будучи предупрежденным заранее о коммерческом буме. Некоторые воспримут ее просто как мистификацию в духе «королевского жирафа» Гекльберри Финна, когда уже обманутые и «вовлеченные» склонны скорее вовлечь остальных, нежели самим остаться в дураках. Самое дотошное исследование «Джонатана» — суперобложки, полиграфии, текста — как феномена «массовой культуры» с помощью самых эффективных структурных методов, в лучшем случае говорит о том, почему его читают, но ничего не говорит о том, почему его хотят читать. Между тем церковные власти в США, например, остались недовольны притчей, усмотрев в ней «грех гордыни». Так или иначе, но жанр «Чайки» не традиционен для американской литературы и, при всей тривиальности авторских приемов, нетривиален для литературы массовой. Притча, философская сказка, вернее всего, поэма в прозе обращена автором к тем, как писали прежде, «немногим избранным», кто готов предпочесть ежедневной драке за рыбьи головы бескорыстное совершенство полета. Философская сказка Баха целиком уходит в извечную область аллегорий. Но едва ли случайно, что издательство и автор отказались от первоначальных рисованных иллюстраций к «Чайке» и признали их слишком «литературными». Едва ли случайно, что для иллюстрации притчи они обратились к «документальному» жанру — фотографии. Подлинность земли, моря и неба, полета чаек не только не пришла в противоречие с притчей, но далее придала истории необыкновенной чайки некую иллюзорную достоверность, как и «голосу», который будто бы поведал ее Ричарду Баху, ту странную двойственность впечатления на границе невозможного и возможного, которая до «психологии животных» едва ли могла бы и существовать. — 135 —
|