Никология

С легкого пера многочисленных авторов получила право на существо­вание версия, будто жены декабристов последовали за мужьями в ссылку, руководствуясь исключительно чувством любви к своим избранникам. Обычно их поступок оценивался как акт политический, даже револю­ционный, как подвиг любви бескорыстной.

В судьбе декабристок современного человека действительно поражает сам акт жертвенности, граничащий с подвигом. Привыкшие к роскоши молодые барыни добровольно отказались от дворянских привилегий и этим обрекли себя на некоторые лишения. Однако сам факт следования жены за мужем в ссылку, справедливо отмечает Ю.М. Лотман, не был воспринят русским дворянством как чрезвычайное событие. Скорее всего, это был русский обычай, моральный долг жен по отношению к своим мужьям. Эта закономерность прослеживается на протяжении всей истории России. Так, еще в допетровскую эпоху семья ссыльного боярина обычно следовала за ним в добровольное изгнание. К тому же в русской армии XVIII - начала XIX века был распространен обычай, по которому старшие офицеры, выступая в подход, обычно везли в армейском обозе свои семьи. Последние, естественно, испытывали все опасности и тяготы непривычной для них бивуачной жизни. Так же расценивала свое добровольное следование за мужем в Сибирь и жена одного из декабристов - княгиня М.Н. Волконская. Она не видела в этом ничего особенного и подчеркивала, что 5 тысяч жен крепостных крестьян и рабочих идут ежегодно за осужденными мужьями в ссылку на рудники. «Нельзя не признать, - пишет в «Истории царской тюрьмы» М.Н. Гернет, - что эти скромные слова в устах аристократки звучат в

?Предчувствие гибели не остановило декабристов. Поэт К.Ф. Рылеев был непоколе­бимо уверен в том, что самоотверженное, хотя и обреченное на провал, выступление на Сенатской площади станет прологом грядущей победы над самодержавием:

Известно мне: погибель ждет

Того, кто первый восстает

На утеснителей народа, -

Судьба меня уж обрекла.

Но где, скажи, когда была

Без жертв искуплена свобода? [ 103]

206

высшей степени подкупающе. Она говорила их, уже пройдя бесконечно долгую и тяжелую житейскую школу каторги и поселения не только с декабристами, но и с представителями общеарестантской простонарод­ной массы» [28].

Таким образом, русские женщины в какой-то мере были психо­логически и физически подготовлены к трудностям ссыльной жизни во всех ее проявлениях. Но из чувства долга и сострадания к своим осужденным мужьям их благородные поступки нередко вырастали в большой акт политического и широкого общественного значения*. К этому можно лишь добавить, что, во-первых, не все женщины раз­делили судьбу декабристов. На каторгу уехали лишь десять жен и одна невеста. Во-вторых, браки среди дворян обычно заключались в рамках своего сословия, нередко по расчету. Поэтому «становится одинаково понятным и то, — справедливо пишет по этому поводу Е.М. Богат, - что Александра Муравьева не могла не поехать в Сибирь к любимому мужу, и то, что Мария Волконская не могла не поехать к нелюбимому» [13]. В-третьих, нельзя забывать и то, что в русских тюрьмах, как отмечает М.Н. Гернет, обычно осуществлялся классовый подход к заключенным. Чем выше было социальное положение дворянина, тем комфортнее были условия его содержания. Например, некоторые богатые дворяне имели в тюрьмах (в том числе и в Сибири) слуг и относительный ком­форт в местах заключения.