|
Мысль о значимости сопоставления Мы-группы с Другими не нова: при анализе социальных отношений об этом говорил К. Маркс, а в аспекте психологии – С.Л. Выготский, в аспекте социальной истории – Б.Ф. Поршнев. Для нас особенно важно, что эта процедура свойственна и культуре повседневности. Так, петербургский антрополог Илья Утехин (автор блестящего исследования советской культуры путем анализа поведения жителей коммунальных квартир: см. Утехин И. "Очерки коммунального быта") признавался, что тема книги "всплыла" лишь после вопроса его французского знакомого: "Почему никто из жильцов не уберет мусор, валяющийся на лестничной клетке?" Вопросы "других", их поведение, отличное от "нашего", и в целом сам факт несходства – побудительный мотив не только для попыток понять этих "других", но и себя. Менталитет, национальный характер, картина мира и "и всё, всё, всё"…Существует ли национальный характер? Если понятия "менталитет" и "ментальность" на советском и постсоветском пространстве распространились лишь с 80-90-х гг. ХХ в., то понятие "национального характера" было известно гораздо ранее. Оно возникло в трудах путешественников, описывающих удивительные для них качества незнакомых народов. В качестве синонима к словосочетанию "национальный характер" использовалось понятие "душа народа". Каждый из этих терминов мы не раз слышали и примерно понимаем их значение. Что бросается в глаза при их сопоставлении? То, что и в обыденном сознании, и в публицистике, и даже в научном лексиконе они употребляются в одном и том же значении – стабильной совокупности определенных черт представителей какого-либо народа. При этом если хоть чуть-чуть углубиться в суть вопроса, становится ясно, что она вовсе не так уж стабильна. Так, немцы, в XIX в. считавшиеся романтическим, поэтическим, парящим в философских эмпиреях народом, уже в первые десятилетия ХХ в. странным образом "поменяли" характер, став практичными, добросовестными и прижимистыми: именно с этой точки зрения Н.А. Бердяев противопоставляет их русским. Выходит, немцы дружно взялись и изменили свой национальный характер – причем, с точностью "до наоборот"… Более того, при попытке выделить "черты характера" конкретных этносов выяснилось, что они пересекаются с "чертами" других: немцы трудолюбивы – а японцы, что ли, нет? Немцы практичны – а белорусы? Постепенно стало ясно: нет "черт" или "характеристик", монополизированных неким этносом, а тем более – свойственных всем представителям этого этноса даже в одно и то же время. А уж вести речь о стабильности таких характеристик в долговременные периоды и вовсе не приходится. Есть и еще одно "но": научная некорректность термина, как это нередко бывает, вызывает некорректность политическую, вследствие чего возникает соблазн приписывать народам "плохие" и "хорошие" характеры: плохие, разумеется, – чужим, а хорошие – своему. Пример такого подхода – убеждение, что причина "имперских амбиций России" кроется не в исторической форме и типе правления, а в том, что таков характер всех россиян: раз русский – значит, грезишь об империи, и точка. Оттуда же популярное представление (увы, свойственное не только народам-контактерам, но нередко и белорусам) в том, что белорусский этнос обладает такими фатальными характеристиками, как желание подчиняться, бесконечное терпение по отношению к давлению и даже прямому насилию и т.д. — 12 —
|