|
— У Шарля, должно быть, всегда мерзли лапы? Она ответила, тоже смеясь: — О! Он всегда жил под страхом простуды. Ведь у него были слабые легкие… Дю Руа злобно подхватил: — Да, он это доказал. — Потом прибавил галантно: — К счастью для меня. И поцеловал руку жены. Но, ложась спать, все еще преследуемый той же мыслью, он спросил: — А что, не надевал ли Шарль ночной колпак, чтобы защитить уши от сквозняка? Она решила ответить на шутку шуткой и сказала: — Нет, он показывал голову шелковым платком. Жорж пожал плечами и произнес пренебрежительно, с чувством превосходства: — Вот болван! С этого дня Шарль сделался для него предметом постоянных разговоров. Он упоминал о нем по всякому поводу, называя его не иначе, как «бедняга Шарль», с видом бесконечного сострадания. Вернувшись из редакции, где его несколько раз в день называли Форестье, он вознаграждал себя, преследуя покойного злобными насмешками и в могиле. Он вспоминал его недостатки, его слабые и смешные стороны, с удовольствием перечисляя и преувеличивая их, точно желая уничтожить в душе жены влияние опасного соперника. Он говорил: — Скажи, Мад, помнишь, как однажды этот дуралей Форестье старался нам доказать, что полные мужчины сильнее, чем худые? Потом у него явилось желание узнать о покойном целый ряд интимных подробностей, о которых молодая женщина, смущаясь, отказывалась говорить. Но он настаивал, упорствовал. — Ну-ка, расскажи мне об этом. Он, должно быть, имел дурацкий вид в этот момент. Да? Она шептала: — Да оставь его, наконец в покое. Оп продолжал: — Нет, скажи мне! Ведь правда, он, должно быть, вел себя в постели не особенно ловко, это животное! И он всегда заканчивал разговор одном и тем же выводом: — Что это была за скотина! Однажды вечером, в конце июня, он курил у окна папиросу; вечер был душный, и ему вдруг захотелось выйти на воздух. Он спросил: — Моя маленькая Мад, не хочешь ли прокатиться по Булонскому лесу? — Конечно, хочу. Они взяли открытый экипаж, проехали по Елисейским полям, потом доехали до авеню Булонского леса. Ночь была безветренная, душная, одна из тех ночей, когда в Париже жарко, как в бане, когда раскаленный воздух вливается в легкие, точно нагретый пар. Вереницы фиакров везли под тень деревьев множество влюбленных. Эти фиакры тянулись один за другим, без конца. Жоржу и Мадлене забавно было смотреть на все эти обнявшиеся парочки, проезжавшие в экипажах, дама — в светлом, мужчина — в черном. Огромный поток любовников стремился в лес под звездным горячим небом. Не слышно было ничего, кроме глухого стука колес о землю. Они следовали одна за другой, эти парочки в экипажах, откинувшиеся на подушки, безмолвные, прижавшиеся друг к другу, охваченные властным желанием, трепещущие в ожидании близких объятий. Горячий сумрак, казалось, был наполнен поцелуями. Воздух казался еще тяжелее, еще удушливее от разлитой в нем томительной неги чувственной любви. Все эти люди, прижавшиеся друг к другу, опьяненные одной мыслью, одним желанием, распространяли вокруг себя какое-то лихорадочное возбуждение. Все эти экипажи, нагруженные любовью, пропитанные атмосферой ласк, оставляли за собой волну чувственного дыхания, нежного и волнующего. — 363 —
|