|
Жорж и Мадлена почувствовали, что и на них подействовала эта атмосфера влюбленности. Они безмолвно взялись за руки, истомленные духотой и охватившим их возбуждением. Доехав до поворота, который начинается за укреплениями, они поцеловались, и она прошептала, слегка сконфуженная: — Мы опять ведем себя по-детски, как тогда, но дороге в Руан. При въезде в рощу поток экипажей разделился. На аллее, ведущей к озерам, по которой ехали молодые люди, экипажи попадались не так часто, и густой мрак деревьев, воздух, напоенный свежестью зелени и влажностью звонко бегущих ручейков, прохлада, нисходящая с широкого ночного неба, усыпанного звездами, придавали поцелуям катающихся парочек более глубокое и более таинственное очарование. Жорж прошептал: «О! Моя маленькая Мад» и прижал се к груди. Она сказала ему: — Помнишь лес, там, у тебя на родине, — как там было мрачно. Мне казалось, что он полон ужасных зверей, что ему нет конца. Зато здесь очаровательно. Ветерок точно целует, и я хорошо знаю, что по ту сторону леса находится Севр. Он ответил: — О, в нашем лесу ничего не найдешь, кроме оленей, лисиц, диких коз, кабанов да еще кое-где домиков лесничего. Это слово — имя покойного[42], нечаянно слетевшее у него с уст, поразило его так, точно кто-то выкрикнул его из глубины чащи, и он сразу замолчал, вновь охваченный тем странным и упорным враждебным чувством, тем ревнивым, грызущим, непобедимым раздражением, которое с некоторых пор отравляло ему жизнь. Помолчав с минуту, он спросил: — Ты бывала здесь когда-нибудь с Шарлем по вечерам? Она ответила: — Конечно, очень часто. Внезапно у него явилось желание вернуться домой, желание настолько сильное, что у него сжалось сердце. Образ Форестье проник в его мысли, владел ими, душил их. Он уже не мог ни думать, ни говорить о чем-либо другом. Он спросил со злобой в голосе: — Скажи Мад… — Что, милый? — Ты наставляла рога этому бедняге Шарлю? Она прошептала пренебрежительно: — Ты становишься глуп — вечно одно и то же. Но он не переставал: — Ну, моя маленькая Мад, будь откровенна, признайся. Ты ведь наставляла ему рога? Признайся, что наставляла! Она молчала, задетая этим выражением, как была бы задета на ее месте каждая женщина. Он продолжал упорствовать: — Черт возьми, если у кого-нибудь была для этого подходящая голова, так именно у него. О, да! О, да! Я был бы рад услышать, что Форестье носил рога. Вот простофиля! Он почувствовал, что она улыбнулась, как бы что-то вспомнив, и продолжал: — 364 —
|