|
Так обычно вел себя Эндрю — совершенно нормальное поведение для философа! Ронни говорил, что если бы Будда был жив сегодня, его назвали бы “кататоником”, потому что он не двигался, — при чем тут клятва не двигаться! Но это был Эндрю, и он ничего не делал, никогда никому не причинял вреда. Но одна из женщин, продавщиц магазина, могла предположить: “У него что-то в кармане, может быть, нож, он ранит кого-нибудь”. И я спрашивал Эндрю: “Есть у тебя что-нибудь в карманах?” Эндрю пожимал плечами, и полицейский проверял: ничего не было, может быть, расческа или ключ от Кингсли Холла и т.д. Но удивительно, что может вообразить один человек о другом человеке, который стоит совершенно спокойно и ничего не делает... Эта ситуация заставила нас с Полом попытаться понять, как ведет себя человек или что делать с человеком, которого все считают сумасшедшим. В конце концов мы решили, что можем относиться к Эндрю так, как относились ко всем другим людям — к себе, например, хотя временами нам казалось, что нам нужно защищать его — для его же блага. — Проводили ли Вы какую-либо терапию в Кингсли Холле? — Через некоторое время Ронни предложил мне заняться терапией, и у меня не было супервизора, я просто начал. Один молодой парень жил не в Кингсли Холле, но мог добраться туда на поезде, что было удивительно, поскольку у него был диагноз “шизофрения”, и он как бы находился вне реальности. Он происходил из семьи, с которой мы с Джо Берком проводили семейную терапию. Мы старались выяснить, что происходило в его семье. Это оказалось непростым делом. Джо работал с матерью, а я — с сыном. Иногда мы работали со всей семьей. Когда сыну становилось “лучше” — в том смысле, что он переставал вести себя как человек, которого считают “сумасшедшим”, матери становилось хуже. Так что мы рассматривали семью как систему, в которой существовала необходимость, чтобы кто-то постоянно был сумасшедшим в той или иной форме. Мы видели, как предполагал Ронни, что сумасшествие “передвигалось” в семье. В любом случае, для начала я не очень много знал, психология, которую я изучал в Университете, не обладала никакой ценностью в Кингсли Холле. Но я учился. Пребывание там вместе с Ронни оказалось просто подарком, бесценным источником знания о здравом уме и безумии. Но я также учился у людей, которые приходили к нам. У Эндрю, у Мэри Барнс — ухаживая за ними. А также разговаривая с тем молодым человеком, который приходил ко мне на терапию, и со многими другими клиентами, которых я часами слушал. Будучи американцем и не имея разрешения на работу, я не мог получить ее. У меня не было денег, и я буквально жил на хлебе и воде. Ронни, в конечном итоге, решил, что я могу быть “смотрителем” Кингсли Холла (смеется), и стал платить мне 10 фунтов в неделю, на которые я мог жить. Именно так я и выжил. И (пауза)... я думаю, что опыт Кингсли Холла, о котором Ронни так и не удалось написать, и мне тоже, за исключением беллетризованного и мало убедительного отчета, — это то, о чем очень трудно писать. — 340 —
|