Лицом к подсознанию

О чем еще мне это напомнило? Моя родная мать тоже пела. Самое раннее воспоминание из моего детства связа­но с тем, как она в кимоно и пушистом боа, очень модном тогда, сидит за фортепьяно и поет популярную песню того времени, «Маркиза», и при этом выглядит в моих востор­женных глазах самой очаровательной леди в мире.

Когда отец женился во второй раз, все, включая его са­мого, мачеху и тетушек, внушали мне, чтобы я перестала быть похожей на мать. «Прямо как мать», — висело над моей головой дамокловым мечом всякий раз, когда я про­казничала. Но пение? При чем здесь мое пение? Может быть, я запрещала себе петь, потому что пела мама? Никак не удается выявить скрытое чувство.

Я попробовала пойти по другому следу. Какие я испыты­вала к матери чувства в раннем детстве? Когда родители развелись, мне"' было пять лет. Я хорошо помню драмати­ческую сцену со слезами и криками, когда они использова­ли меня как оружие, чтобы сделать друг другу больно. «Пусть решает ребенок, — сказал тогда кто-то из них. — Ну, давай же, решай. С кем ты хочешь жить — с мамой или с папой?» Помню, как вначале я никак не могла принять решение, мне хотелось быть с обоими. Потом я начала жа­леть папу: она ушла от него, она никогда его не любила; я хорошо помню это чувство. Теперь я буду его любить. Бед­ный папочка. Так я и выбрала своего отца.

Что должна была чувствовать маленькая девочка, ко­торая захотела стать лучшей заменой жены для собствен­ного отца? Вину за то, что пришлось занять место матери? Я не знала, но, рассказывая эту историю Берни, неожи­данно взорвалась: «Да как они могли так со мной посту­пить? Я была всего лишь маленькой девочкой!» Всего лишь маленькой девочкой... Вдруг я вспомнила то, что давным- давно переросла и забыла. В юности и начале взрослой жизни у меня была одна странная привычка, которую я сама за собой не замечала, пока мне не указали на нее дру­зья. Всякий раз, когда я оказывалась в потенциально уг­рожающих ситуациях среди незнакомых людей, мой го­лос становился предательски-тонким, «детским». Подоб­ное поведение было настолько непохоже на меня обычную, такую искреннюю и честную, что мои друзья просто терялись. Я и сама сильно смущалась, замечая это за собой, но мне никак не удавалось контролировать себя. Я осознавала, что делаю, уже слишком поздно. В конце концов, после моего замужества эта привычка канула в прошлое.

Теперь, впервые в жизни, я поняла, что означал этот дет­ский голосок. Ребенок внутри меня говорил: «Я всего лишь маленькая девочка». На несколько минут я опять станови­лась ребенком: бдительным к требованиям сильных взрос­лых, осведомленным об их настроениях и ожиданиях, ис­кусно разыгрывающим роль, которую предпочитала моя приемная родительница, одновременно безумно боясь ра­зоблачения. В те далекие дни я ощущала себя взрослой, за­пертой в детском теле, которая прикидывается ребенком. Почему? Может быть, я боялась, что, встав на место Мате­ри рядом с отцом, я не смогу оправдать его ожиданий? Или, может быть, я боялась Материнского мщения, наказания за то, что заняла ее место? Была ли это вина? Я не знала (я не психотерапевт себе); я знала только одно, что пение — опасное для меня занятие, предназначенное для взрослых женщин. Ребенок во мне был слишком напуган, чтобы петь, не стесняясь, взрослым голосом.