Мечтание и интерпретация

Если попытки человека говорить “драматично” (интимно и лично) остаются неуслышанными и не используются — это совсем не пустяк ни для аналитика, ни для анализируемого. Если слова аналитика остаются неуслышанными — это изолирующее, фрустрирующее и разочаровывающее событие. Если слова анализируемого (и та его часть, которая стремится выразиться в словах и тоне голоса) остаются не услышанными аналитиком, это гораздо более серьезное событие: это отражение того факта, что аналитик в данный момент уже не способен предоставить “слух своего воображения”, живое человеческое присутствие, быть рядом и воспринимать то, что ему говорится. За этим обязательно последует самозащитное отстранение анализируемого (например, в форме действия или в форме отреагирования, соматизации, перехода к маниакальным, параноидным и аутистическим защитам и т.д.). Такова природа человеческого разговора: подобная оплошность со стороны аналитика болезненна, но не трагична. Это часть ритма аналитической беседы и всех других форм человеческих разговоров. Однако если этот паттерн возникает часто и не исследуется в аналитической ситуации, то появляется нечто гораздо более разрушительное для анализа. Если аналитик не способен анализировать свои бессо­знательные мысли, чувства и ощущения (часто выражающиеся в задумчивом мечтательном переживании), которые мешают ему слушать свободно и с во­ображением, то между аналитиком и анализируемым вырастает пропасть. И подлинная аналитическая работа останавливается до тех пор, пока эта ситуация не будет признана и вовлечена в саморефлексивную работу анализа, путем ли исследования контрпереноса*, или же если пациент сумеет привлечь к этому внимание аналитика. Такие тупики часто требуют от аналитика получения консультации (супервизии) и дальнейшего личного анализа.

В следующих главах будет обсуждаться то, что фундаментально аналитическая задача состоит в стремлении аналитической пары помочь анализируемому быть человеком в более полном смысле, чем он был способен ранее. Это не абстракт­ный философский запрос; это потребность нашего рода человече­ского, такая же фундаментальная, как потребность в пище и воздухе. Стремление стать человеком является одной из немногих вещей в жизни, которые временами могут быть для человека более важными, чем личное выживание.

И вновь я обращаюсь к словам поэта и драматурга, чтобы выразить разницу между выживанием индивида и переживанием ощущения жизни. “Фауст” Гете (1808), на мой взгляд, является одним из самых великих литературных произведений, выражающих борьбу человека за то, чтобы ощущать свое человеческое бытие. Сложность “Фауста” теряется, если главный герой рассматривается как человек, “заключивший сделку с дьяволом”, в которой он продает свою душу за неограниченный доступ к жизненным удовольствиям (многие из которых — это “запретные” чувственные удовольствия). Первые сцены первой части “Фауста” представляют, по моему мнению, гораздо более интересные и сложные характер и дилемму. Мы знакомимся с Фаустом, когда он находится в состоянии глубокого отчаяния: