|
В следующих главах я буду исследовать ткань аналитического переживания, сотканую из нитей жизни и смерти, мечтаний и интерпретаций, приватности и общения, индивидуальности и интерсубъективности, поверхностно обыденного и глубоко личного, свободы эксперимента и укорененности в существующих формах и, наконец, любви и красоты образного языка самого по себе и необходимости использования языка как терапевтического средства. Глава вторая АНАЛИЗ ФОРМ ЖИЗНИ И СМЕРТИ Еще попытка. Думаю, и третий Останется всего лишь порожденьем Сознания, конструкцией из слов, А головокружительного тигра, Вне мифов рыщущего по земле, Мне не достигнуть. Может быть. Но что-то Толкает снова к странному занятью Без смысла и начала, и опять По вечерам ищу другого тигра, Недосягаемого для стиха. Х.Л. Борхес. “Другой тигр”* В течение последних нескольких лет я стал все больше осознавать, что ощущение жизни и смерти в противопереносе является для меня, возможно, единственным наиболее важным критерием состояния аналитического процесса в данный момент. В ходе четырех клинических обсуждений я буду исследовать идею о том, что существенным элементом аналитической техники является способность аналитика использовать свои переживания в протовопереносе, для того чтобы обратиться к специфическим и защитным значениям ощущений жизни и смерти анализа, так же как и к особой функции этих качеств переживаний в картине внутреннего объектного мира пациента и его объектных отношений. С этой точки зрения для аналитика и анализируемого центральной проблемой становится ответ на следующие вопросы. Когда последний раз оба участника чувствовали, что анализ жив? Есть ли в нем замаскированная витальность, которую не могут признать аналитик и/или анализируемый из страха перед последствиями такого признания? Какие замещающие образования маскируют безжизненность анализа, например, маниакальное возбуждение, перверсное удовольствие, истерические отыгрывания, паразитическая зависимость от внутренней жизни аналитика, и т.д.? Идеи, которые я собираюсь представить, во многом основаны на концепции “места, где мы живем” (третьей области опыта между реальностью и фантазией), сформулированной Винникоттом (Winnicott, 1971а), и проблемах по созданию такого “места” (интерсубъективного царства души) в анализе. Я опираюсь и на указание Биона (Bion, 1959) о том, что аналитик/мать остается живой и в каком-то смысле дает жизнь спроецированным аспектам Я анализируемого/младенца посредством успешного контейнирования проективных идентификаций. Дискуссии Саймингтона (Symington, 1983) и Колтарта (Coltart, 1986) о свободе аналитика думать представляют собой важные приложения работ Биона и Винникотта к технике анализа. Грин (Green, 1983) внес важный вклад в аналитическое понимание переживания смерти как ранней интернализации бессознательного состояния депрессивной матери. — 11 —
|