|
Слова и предложения, как и люди, вечно находятся в движении. Попытка зафиксировать значение слов и предложений превращает их в безжизненные конструкции, неподвижные застывшие клетки, распластанные на лабораторных стеклышках и лишь отдаленно напоминающие живые ткани, из которых они извлечены. Когда язык аналитика или анализируемого застывает, он больше не годится для передачи живых человеческих переживаний. То, что я хочу сказать об использовании языка в аналитическом диалоге, хорошо выразил А.Р. Аммонс (Ammons, 1968), сравнивший живой язык поэзии с прогулкой: “Прогулка подразумевает человека в целом; она неповторима; ее траектория возникает и разворачивается; ее движение характеризует гуляющего”. Что значит оживить человека, чувство или мысль в тексте — можно понять только через опыт переживаний читателя при чтении или слушании слов и фраз, высказанных (написанных) автором. Это трудная задача для литературы вообще и для аналитической литературы в частности, поскольку и та и другая в основе своей решают задачу использования языка, для того чтобы уловить нечто в человеческих переживаниях. Если мы, как читатели, не можем ощутить, пережить, хотя бы отдаленно, нечто человеческое в процессе чтения аналитической статьи, поэмы, эссе или романа, то мы уходим с пустыми руками. Работа аналитика, пишущего статью или книгу, как и работа писателя, создающего стихи или прозу, начинается и заканчивается его усилием создать в языке переживание человеческой жизни. Работа аналитика, пишущего статью или книгу, как и работа писателя, создающего стихи или прозу, начинается и заканчивается его усилием создать в языке переживание человеческой жизни. Если пишущий аналитик занят тем, что говорит “о” жизни и смерти (это “вялое слово “о”” [Wm. James 1890]), его усилия будут напрасны. Такая книга, если она хочет достичь своей цели — уловить что-то в переживаниях человека в аналитической ситуации — должна все время стараться быть экспериментом, в котором писатель в акте написания и читатель в акте чтения переживают ощущение жизни, существующее в данном языке. Книга будет иметь ценность в описываемом мной смысле лишь настолько, насколько читатель снова и снова будет переживать ощущение жизни собственно в процессе чтения предложений или, как любил называть это Роберт Фрост (Frost 1962), “говоря строчки”. Читатель должен проделать как минимум половину работы по извлечению из языка этой книги ощущения того, что значит быть живым. “Процесс чтения — это не полусонное состояние, но — в высшем смысле — упражнение, усилие гимнаста ... Читатель должен сделать нечто для себя, должен быть настороже, должен сам обучить все эти поэмы, споры, истории, метафизические эссе — тексты, оснастив их намеками, ключами, звуками их внутренней ткани” (Whitman 1871). Черные и белые формы на странице, а также белые пространства, окружающие эти значки, сами по себе инертны. Читатель должен что-то сделать с ними. Он должен активно, даже страстно вступить в отношения со словами, используя себя для создания чего-то своего человеческого, своего собственного. В конце концов, какие еще слова, кроме собственных, годятся для создания человеческого переживания? — 4 —
|