Мечтание и интерпретация

Тщательно взвешивая слова, я сказал г-же В., что она должна чувствовать, как постоянно приспосабливается ко мне, в то время как я должен восприниматься ею как человек, не имеющий ни малейшего намерения приспосабливаться к ней. И пациентка и я знали, что то, о чем мы говорим, является главным предметом борьбы в переносе-противопереносе, — интенсивная злость пациентки на меня за то, что я не даю ей того, что, как она знает, легко могу дать, если захочу, — свою волшебную превращающую часть, которая переменит ее жизнь. Это была знакомая территория, это уже отыгрывалось бесчисленным количеством способов, включая самое недавнее — форму сексуальной активности, когда она делала своему другу феллацию и торжествующе проглотила его семя, сознательно фантазируя, что это его сила и витальность. Я подозревал, что бессознательно
г-жа В. фантазировала, что семя — это волшебное, превращающее молоко/сила, украденное у матери и у меня. Попытки пациентки украс­ть мою волшебную превращающую часть вызывали у меня чувство, что ей нельзя ничего дать путем сочувствия или заинтересованности, а тем более симпатии или любви, не ощущая при этом, что я подчиняюсь ей и пассивно следую придуманной ею роли.

Затем г-жа В. заговорила о событиях, которые произошли в течение дня, включая долгий спор с соседом из-за собаки, которая “нервировала” пациентку своим лаем. Я осознал (почувствовав, как это забавно), что идентифицируюсь с собакой соседа, которую, как мне казалось, просили быть воображаемой собакой (изобретенной
г-жой В.), не издающей звуков, которые обычно издают собаки. Несмотря на то, что, по-видимому, нечто из ее переноса на меня перемещалось на соседскую собаку и я мог бы это проинтерпретировать, я решил не делать этого. Из своего опыта общения с г-жой В. я знал, что ее монолог содержал невысказанное требование, чтобы я указал ей на то, что она уже полностью осознает (то есть то, что она говорит о собаке, означает, что она также говорит и обо мне). Если бы я сделал это, представлял я себе, пациентка восприняла бы мой комментарий как свою кратковременную победу в попытке заставить меня “ужалить” ее интерпретацией, которая отражала бы мою злость/интерес к ней. В фантазии она пассивно и с ликованием проглотила бы мою украденную (злую) часть. Кроме того, опыт общения с г-жой В. научил меня: если я поддавался давлению и делал требуемую “жалящую” интерпретацию, это вызывало у пациентки разочарование, потому что отражало мою неспособность держать что-то в уме (она сама почти не могла этого делать, когда находилась вместе с матерью). Я также понял, что усилия пациентки вы­звать злобный отклик с моей стороны являются бессознательной попыткой вывести меня (в отцовском переносе) из тени в жизнь. Все это тоже много раз было проинтерпретировано.