|
Клиническая иллюстрация: Женщина, которая не могла обдумывать Ниже я привожу фрагмент анализа, состоящий из трех последовательных сессий, происходивших в начале шестого года работы, проводившейся пять раз Мышцы моего желудка напряглись, и я почувствовал легкую тошноту, когда услышал быстрые шаги г-жи В., взбегавшей по лестнице, ведущей к моему офису. Мне казалось, что она отчаянно пытается не пропустить свой второй сеанс. Иногда я чувствовал: количество минут, которые она проводит со мной, заменяет для нее ее качественную неспособность быть здесь, со мной — присутствовать. Несколько секунд спустя я вообразил себе эту пациентку, в нервном нетерпении ожидающую того, чтобы попасть ко мне. Когда пациентка проходила из приемной в кабинет, я всем своим телом ощущал, как она всасывает в себя каждую деталь на этом пути. Я заметил несколько маленьких клочков бумаги из своей записной книжки, лежащих на ковре. Я знал, что пациентка возьмет их вовнутрь и огородит их “внутри” себя, чтобы в молчании психически расчленить их во время сеанса и после него. Я очень отчетливо чувствовал, что эти кусочки бумаги, которые брали в заложники, были частями меня. (“Фантазии”, которые я описываю, были в тот момент почти физическими ощущениями, в противоположность словесному повествованию.) Когда г-жа В., разведенная женщина 41 года, архитектор, укладывалась на кушетку, она выгибала спину, без слов показывая, что кушетка вызывает у нее боль в спине. (В течение предыдущих месяцев она несколько раз жаловалась, что моя кушетка вызывает у нее дискомфорт в спине.) Я сказал, что она, кажется, начинает сеанс с выражения протеста против того, что, по ее мнению, я недостаточно забочусь о ней, чтобы предоставить для нее здесь удобное место. (Произнося эти слова, я чувствовал холод в своем голосе и рефлексивную “несвежую” природу этой интерпретации. Это было обвинение, замаскированное под интерпретацию, (я ненамеренно говорил г-же В. о своей усиливающейся фрустрации, злости и чувствах неадекватности относительно нашей совместной работы.) Г-жа В. ответила на мой комментарий: “Это просто кушетка такая”. (В том, что пациентка сказала “такая” вместо “кажется мне такой”, ощущалась твердость.) Горькие сетования пациентки, что вещи таковы, каковы они есть, привели мне на ум ее убеждение (к которому она относилась как к факту) в том, что она была нежеланным ребенком, “ошибкой”, рожденной почти десять лет спустя после ее старших брата и сестры. Мать г-жи В. быстро продвигалась в своей карьере в федеральном правительстве, когда была беременна ею, и неохотно взяла декретный отпуск на первые несколько месяцев жизни ребенка. Г-жа В. чувствовала, что мать ненавидела ее всю свою жизнь и с самого начала относилась к ней со смесью невнимания и отвращения, при этом яростно настаивая, что девочка является “миниатюрной версией” матери. Отец пациентки, в процессе анализа находившийся в тени, также был частью “данности”, к которой пациентка чувствовала себя приговоренной. Г-жа В. описывала его как доброжелательного, но неуспешного мужчину, который, видимо, эмоционально отстранился от семьи, когда она родилась. — 70 —
|