Мечтание и интерпретация

В течение нескольких последующих недель я постепенно стал относиться к измерению пульса (а также к связанным к ним чувствам и ощущениям) как к “аналитическим объектам” (Bion, 1962а; Gveen, 1975; Ogden, 1994a,d), т.е. как к отражению бессознательных конструкций, вырабатываемых пациенткой и мной, или, точнее, вырабатываемых “интерсубъективным аналитическим третьим”. Я уже обсуждал свою концепцию “интерсубъективного аналитического третьего” (как “аналитического третьего”) в недавней серии публикаций (Ogden, 1992a,b; 1994a,b,c,d). Если кратко суммировать идеи, представленные в этих публикациях, то я рассматриваю интер­субъективного аналитического третьего как третьего субъекта, созда­ваемого бессознательным взаимодействием аналитика и анализируемого. В то же время аналитик и анализируемый порождаются как аналитик и анализируемый в акте создания аналитического треть­его. (Нет ни аналитика, ни анализируемого, ни анализа вне процесса, в котором порождается аналитический третий).

Новая субъективность (аналитический третий) находится в диалектическом напряжении с индивидуальными субъективностями аналитика и анализируемого. Я понимаю интерсубъективного аналитического третьего не как нечто статичное. Скорее, я рассматриваю его как развивающееся переживание, постоянно меняющееся по мере того, как интерсубъективность аналитического процесса преобразуется пониманием, возникающим у аналитической пары.

Аналитический третий переживается с помощью индивидуальных систем личностей аналитика и анализируемого и поэтому не является идентичным переживанием для них обоих. Создание аналитического третьего отражает асимметрию аналитической ситуации, поскольку он создается в контексте аналитического сеттинга, структурированного взаимоотношением ролей аналитика и анализируемого. Бессознательные переживания анализируемого занимают привилегированное место в аналитических отношениях; именно переживание анализируемого (прошлое и настоящее) рассматривается обоими участниками сессии в качестве главного (хотя и не единственного) предмета аналитического диалога.

Переживание того, что я держусь за запястье (считая пульс), я связал с тем что, видимо, буквально нуждаюсь в человеческом тепле, стараясь уверить себя, что жив и здоров. Это осознание привело к глубокому сдвигу в понимании многих аспектов моих переживаний, связанных с г-жой N. Я почувствовал, что тронут упорством пациентки, с которым она рассказывает мне, по-видимому, бессмысленные истории в течение более чем 18 месяцев. Мне пришло в голову, что она предлагает мне эти истории, бессознательно надеясь, что я смогу найти в них смысл (или создать его), придав таким образом смысл (чувство единства, направления, ценности и подлинности) жизни пациентки. Я уже раньше осознавал собственную фантазию о симуляции болезни, чтобы избежать застывшей смерти сеансов, но не понял, что это “извинение” отражает бессознательную фантазию о том, что я заболею от длительного соприкосновения с безжизненностью анализа. Именно в результате этих и сходных с ними размышлений и чувств (связанных с моим собственным переживанием аналитического третьего) я стал постепенно догадываться о том, что означает диффузная тревога пациентки и ее ощущения, что она оказалась в чем то ужасном, а в чем именно, она не может определить.