|
То, как г-н D. представил себя, заинтересовало меня и возбудило соревновательный азарт. Он бросил мне перчатку, и я должен был доказать себе, что я более умелый и ловкий, чем предыдущие шесть аналитиков. Кроме того, я осознал, что меня бессознательно приглашают принять роль поклонника и что в переносе-противопереносе уже начала складываться фантазийная гомосексуальная садомазохистская сцена. В то же время я осознавал, что фантазия о парном соревновании защищает меня от того, чтобы во всей полноте почувствовать смертельную серьезность крушения и ненависти, с которыми я столкнулся. Кроме того, нарциссическая/соревновательная фантазия защищала меня от чувства, что я попался в паутину, которую г-н D. уже начал ткать своими властными и контролирующими инструкциями о том, как должен проводиться анализ. Я представил, что нас ожидают долгие годы изоляции, если мы вместе предпримем этот анализ. Я сказал г-ну D., что, на мой взгляд, он представляет себе наш анализ как процесс, в ходе которого один или оба будут мучить друг друга до тех пор, пока один не сможет больше этого вынести. Кроме того, я заявил, что не желаю быть ни мучителем, ни жертвой и не хочу участвовать в его самоистязании. Это заявление не было попыткой успокоить его, а просто отражало мое представлении об аналитических условиях, в которых я хочу работать. Я согласен говорить первым на каждом сеансе, но буду делать это, только когда мне будет что сказать. Иногда перевод моих переживаний в слова потребует много времени, но мое молчание не следует рассматривать как попытку “дожидаться его”. Г-н D., кажется, немного успокоился, пока я говорил, и сидел тихо. Я несколько приободрился, так как сумел сказать то, что не являлось ни садистской атакой на пациента, ни компромиссом со стороны кого-либо из нас. Не включало это, как мне казалось, и маниакального возбуждения и отрицания, связанных с фантазией о состязательной игре. В начале каждой встречи с г-ном D. я пытался найти слова, чтобы передать, что я чувствую в данный момент. Я (молча) строил гипотезы о том, что фантазии и чувства по поводу мучения и фантазии, отражающие маниакальное возбуждение (состязание) в переносе-противопереносе, являются формами защиты от переживания внутренней смерти, которую символизировало чувство г-на D., что ему не с чего начать сеанс (свою историю). Я должен был быть тем, кто вносит жизнь в анализ (создает историю) каждый раз, когда мы встречались. Почти всегда в начале сеанса у меня была сознательная фантазия о том, что я делаю пациенту и анализу искусственное дыхание рот-в-рот. Я решил не говорить г-ну D. об этой фантазии, чтобы не унижать его или преждевременно не обращаться к гомосексуальным аспектам переноса-противопереноса. — 17 —
|