Эго-психология и проблема адаптации

Мы сталкиваемся со сходными трудностями, когда пытаемся вывести цель воспитания из факторов адаптации, синтеза и т.д. То, что лежит в основе такого извлечения, аналогично тому, что лежит в основе теоретической концепции здоровья; но здесь мы уже знаем, что цель воспитания не может быть удовлетворительным образом определена с точки зрения одного лишь предотвращения невроза. С общей биологической точки зрения процесс воспитания несомненно стремится главным образом к адаптации и, в особенности, социализации ребенка. Но воспитание, в действительности, выходит за пределы этих целей, и также прививает определенные идеалы, которые обычно, по крайней мере частично, установлены традицией, но которые могут также становиться средствами изменения общества. Принятие предписанных форм и целей поведения может, и определенно часто действительно, способствует адаптации, но оно может также препятствовать адаптации. Мы можем, возможно, различать три элемента во всех формах воспитания: адаптацию к данной окружающей среде; подготовку к ожидаемой будущей окружающей среде; и формирование целей в соответствии с идеалами воспитывающего поколения, в котором прошлое, а также настоящее и будущее, обычно также имеют голос. Конечно, рациональное поведение, доминирование регуляции со стороны интеллекта и т.п., также может быть идеалом воспитания. Но, несмотря на их рациональный характер, раз они предлагаются в качестве такого идеала, то — подобно любому другому воспитательному идеалу — они являются выражением нерациональной системы ценностей и не являются тем, что мы будем называть рациональным. Я лишь затрагиваю здесь этот вопрос, так как детально обсуждал его в другом месте (1933). Фрейд (1927) задавался вопросом, почему религиозные системы объединяют космогонию и этические нормы (здесь мы можем не принимать во внимание третий элемент религии, “утешение”). Он дает генетический ответ, что оба этих аспекта порождены отношением ребенка к своему отцу. Это стремление вывести элементы знания и нормативные элементы друг из друга, и проследить их к общей матрице, которое мы находим в религиях, наблюдается, однако, и вне их (например, во многих метафизических системах) и у нерелигиозных людей. Очевидно, большинство людей не может выносить мысль о том, что даже на основании надежного, проверенного знания, мы не можем логически вывести причину для “ты должен”. Это большинство придерживается иллюзии, что знание должно обеспечивать цели действию, и, таким образом, они переносят “величие” знания на те цели, для реализации которых это знание используется, как если бы этические ил воспитательные цели могли оказаться “истинными” вследствие применения “истинного” знания для их достижения. Но два этих использования “истинного” имеют разный смысл: первый означает согласие с принятой системой ценностей, второе означает согласие с реальностью. Предпринимались неоднократные попытки — главным образом в последние десятилетия прошлого века, и в этот раз преимущественно от имени науки — осуществить это стремление и свести “ты должен” к “есть” посредством введения концепций типа “биологической ценности”. Но данный вопрос все еще остается в сфере ценностных иерархий. Определенно справедливо — и я обсуждал это в другом месте (1928) — что углубление знания человека может изменять его оценки. Но решающий момент, который пытается отрицать эта иллюзия, остается неизменным: “верности” знания, которое совместно определяет акт оценки, не имеет ничего общего с “верностью” этой оценки. Знание, однако, может помочь нам осознать, что то, что “действительно” является нашей иерархией ценностей — то есть, фактически существующая структура и цели наших ценностно-рациональных действий — не совпадает с системой ценностей, которую мы ранее сознательно считали своей собственной. Психоанализ часто вызывает такие изменения: например, он может находить противоречивые оценки, он может показывать, что частные оценки не соответствуют общим, и он может доказывать ложность предполагаемой “связи целей и средств” между двумя ценностями — посредством которой одна из этих ценностей выводится, вторичным образом, из другой, которая имеет главную ценность. Кроме того, новые отношения к себе и окружающей среде, приобретенные в ходе психоанализа, могут находить выражение в новых актах оценки и т.д. Но мы не можем согласиться с точкой зрения, что ценности могут быть выведены из психоаналитического знания, или с точкой зрения, что фактически существующие изменения в оценке, которые происходят в результате анализа, могут приводить к действительно единообразной иерархии ценностей, общей всем пранализированным людям — хотя, конечно, определенные общие элементы наглядно видны в ценностных иерархиях тех людей, которые прошли через схожие переживания, или которым в ходе своего анализа пришлось исправлять сходные самообманы. Несомненно, что вследствие релятивистского отношения, может иметь место склонность к ошибочной недооценке сходств между фактически существующими этическими и другими иерархиями ценностей. Элементы, общие для всех людей при адаптации к окружающей среде, в инфантильной ситуации, при формировании суперэго и т.д., конечно же, приводят в результате к общим элементам ценностных систем, но не к общей системе ценностей, что легко показывает быстрый взгляд на историю. Вера в то, что уровень рациональности, достигнутый проанализированными людьми, и возросшее знание собственной истории развития проанализированного человека, должны приводить к иерархии ценностей, принятой всеми проанализированными людьми, представляются мне столь же необоснованной, как и вера в то, что не должно быть никаких индивидуальных отличий в другом поведении проанализированных людей.