Эго-психология и проблема адаптации

Фрейд (1932) после того, как он выразил свою надежду, что в конечном счете интеллект прийдет к руководству умственной жизни человека, продолжал: “Сущность разума служит порукой тому, что тогда он обязательно отведет достойное место человеческим чувствам и тому, что ими определяется” (с.234). Фрейд использовал термины разум, интеллект, научный дух, как синонимы в этом контексте. Но, возможно, мы можем прежде других выделить термин “разум”, в том смысле, в каком он используется здесь Фрейдом, ибо организующая функция, которую мы обсуждаем, отличает разум от “понимания смысла”, от каузального мышления и т.д.

Решающим для эго является то, что оно может использовать рациональные регуляции, в то время как одновременно оно принимает во внимание иррациональность других ментальных достижений. Рациональный план должен включать иррациональное как факт. (Хотя здесь мы противопоставляем рациональное и иррациональное, мы осознаем, что этот антитезис относителен). Антропоморфическое и иррациональное мышление может быть плодотворным даже в сфере научного мышления; и обратно, потребность в рациональности может быть симптомом или защитой и т.д., в патологических случаях. Это — как хорошо известно — может также быть случаем с вынужденным обращением к реальности). Таким образом, мы приходим к инсайту, что тенденция психоанализа к просвещению должна необходимо релятивизировать рационалистическую доктрину просвещения. Даже поверхностное размышление покажет, что основы психоанализа как терапевтической процедуры действительно подразумевают эту связь между принятием во внимание рациональных и иррациональных элементов.

Теория, которая берет один аспект рациональности и релятивирует его относительно иррационального, для того чтобы приписать другому аспекту рациональности доминирующую роль в умственной жизни, подвержена двум главным опасностям: с одной стороны, рациональность знания может вести к игнорированию значимости иррационального, а также к неудаче осознавать иррациональность целей; с другой стороны, разум может капитулировать перед иррациональностью. Последнее является, само по себе, большей опасностью, хотя и не для психоаналитика. Значение рациональности в различных системах Weltanschauung (мировоззрения) релевантно, но не будет обсуждаться здесь: я подробно обсуждал его в другом месте (1933).

Возвращаясь к нашей первоначальной проблеме: знание проходит длинный путь на службе адаптации к реальности, но оно не проходит весь этот путь; чем в большей мере знание включает проникновение в свою собственную функцию в тотальной структуре личности и в отношениях с окружающей средой, тем в большей мере оно может служить адаптации. Концепция, родственная “превосходящей по классу организующей функции интеллекта”, к которой мы здесь пришли на почве психоанализа, очевидно является центральной также в современном социологическом мышлении. Я имею в виду главным образом книгу Карла Манхейма, которую рекомендую вашему вниманию (ср. Его комментарии о “взаимозависимом мышлении”).