|
Я бы сказал, что у переноса всегда есть архетипические корни; он всегда связан с удовлетворением инстинктивных влечений и фантазий. Разумеется, открытый Фрейдом эдипов комплекс является архетипическим. Архетипичен вообще любой феномен переноса. Если пациент в существенной мере воспринимает аналитика как любящую мать, значит, мы имеем дело с архетипической Великой Матерью и ощущением безопасности, которое он испытывает, находясь v нее на руках. Иногда эту роль может на себя взять его кровная, родная мать. В результате переноса аналитик становится для пациента символом Великой Матери, и тогда пациент в той или иной мере стремится получить от аналитика материнское внимание и заботу. Несмотря на архетипи-ческую природу переноса, сами архетипы проявляются в определенных обстоятельствах, специфичных для каждого конкретного человека. Базовые архетипические потребности ребенка в личностном развитии могут быть искажены из-за переживаний фрустраций и запретов, с которыми он сталкивается во внешнем мире. Теперь при интерпретации переноса мы можем сделать акцент на индивидуальных переживаниях человека в прошлом — именно в этом заключается суть психоанализа Фрейда — или же обратить внимание на его смысл и цель: какое значение для психотерапевтического процесса имеют те особые отношения переноса, которые складываются в ситуации анализа? По всей видимости, человеческая психика имеет тенденцию к компенсации некой части своего содержания и реализует ее при переносе, поэтому констеллированный архетип включает и аналитика, и пациента. Разумеется, нам необходимы обе точки зрения. Но какую бы из них мы ни выбрали для интерпретации аналитического процесса, она обязательно должна соответствовать характерным особенностям ситуации, в которой находится пациент, и уровню его осознания. Мой опыт свидетельствует о том, что лучше всего начинать анализ с самого близкого к эго-сознанию уровня при работе с материалом бессознательного, связанным с индивидуальными переживаниям пациента. Объяснение архетипического содержания чаще всего может восприниматься только интеллектуально или же вызвать инфляцию, если оно прямо не относится к уникальным индивидуальным переживаниям пациента. Ранее я отмечал, что особенности организации пространства на юнгианской аналитической сессии (аналитик и пациент сидят друг к другу лицом) влияет на проявление переноса. Если пациент лежит на кушетке и продуцирует свободные ассоциации, не видя аналитика, у него значительно легче возникают разные мысли и фантазии о терапевте. Если пациент сидит напротив, ему значительно сложнее сказать аналитику о его восприятии; так и в повседневной жизни мы обычно не говорим своему собеседнику, что о нем думаем. Поскольку ход юнгианского анализа напоминает беседу друзей или знакомых, определенные темы могут оказаться незатронутыми и потому незамеченными аналитиком, а иногда и пациентом. В процессе разговора мы предпочитаем обсуждать определенные темы и при этом сознательно или бессознательно подавляем мысли и чувства, которые не кажутся нам адекватными ситуации или соответствующими нашему представлению о себе. Аналитическая обстановка, предполагающая расположение собеседников в креслах, имеет не только преимущества, но и недостатки, о которых нужно иметь представление. В такой ситуации, чтобы обнаружить скрытый перенос, следует проявлять высокую восприимчивость. Разумеется, некоторые намеки на его наличие можно обнаружить и в сновидениях, и в особенностях поведения пациента: как он подает вам руку, как он молчит, каких тем он полностью избегает, а от каких уходит, как только они выходят на поверхность. — 64 —
|