Все эти своеобразные жалобы больная излагает без сколько-нибудь сильного эмоционального волнения; она, правда, временами плачет, но потом снова рассказывает про свои болезненные переживания с известного рода тайным удовлетворением и даже эротической окраской. Она требует выписки, однако ее легко утешить; она не думает о своем положении, о будущем. Весьма занимательно в ее изложении обилие напыщенных, едва понятных оборотов речи. С нею обращаются “по мужицки”, “путем суждений”, “ужаса ради”; “она плачевное существо в образе Ангела”, “она похищенная мама”, и “хозяйка с распорядительным складом ума”; в ней “душевный склад”, “тайное насекомое из участкового управления преследует ее”. Руку больная подает растопыренной; обнаруживает каталепсию и эхопраксию. Соматических расстройств, имеющих клиническое значение, у ней не наблюдается. Только что названные отдельные симптомы болезни наводят нас и в данном случае на подозрение, что случай относится к группе раннего слабоумия. В противоположность описанным уже выше случаям здесь поражает лишь длительная однообразность и стойкость одних и тех же бредовых идей. Дело в том, что из анамнеза видно, что больная наша, отец которой был будто бы человеком несколько раздражительным, а брат страдал в детстве судорогами, хворает уже почти 10 лет. Болезнь развивалась постепенно. Приблизительно год спустя после смерти мужа, от которого у нее двое детей, она стала боязливой, беспокойно спала, слышала ночью громкие разговоры в своей комнате, думала, что ее лишают имущества, преследуют какие-то люди из Франкфурта, где она раньше жила. 4 года тому назад она провела год в психиатрической больнице, воображала, что встретилась там снова с “франкфуртцами”, находила яд в пище, слышала голоса и чувствовала на себе “влияние”. Выписавшись, она подавала жалобы на больничных врачей за то, что ее там искалечили, считала этих врачей своими преследователями, ругала публично начальство, не защищавшее ее там, так что 2 месяца тому назад оказалось необходимым поместить ее снова в клинику. Здесь она изо дня в день высказывала без заметного волнения одни и те же жалобы, писала родным, врачам и начальству длинные письма, переполненные однообразной бессмысленной руганью за преследование. Она ничего не делала, не вступала в общение с другими больными, отстраняла от себя всякую попытку повлиять на нее[1]. Подобные случаи с упорными слуховыми галлюцинациями и бредовыми идеями, особенно с идеями влияния извне на тело и мысли, наблюдаются часто. Соотношение между бредовыми идеями и галлюцинациями, с одной стороны, и расстройством в сфере чувства и воли, с другой стороны, может в картине раннего слабоумия быть различным. Первые, по-видимому, развиваются скорее у заболевших в пожилом возрасте, последние в более молодом возрасте. При исходных состояниях играют роль те же различия. При разбираемых здесь параноидных слабоумиях остальные расстройства, кроме бредовых идей и обманов чувств, могут совершенно исчезнуть или быть слегка намеченными, хотя раньше они были ясно выражены. К тому же сам бред может быть бессмысленным, противоречивым, бессвязным, как в данном случае, или еще довольно сносно связанным. Но он всегда стоит в тесной связи с галлюцинациями и не перерабатывается, ясные противоречия не вызывают возражений, псе в бреде принимается как само по себе понятное. Часто с течением времени он подвергается дальнейшим изменениям. На поведение больных он оказывает удивительно мало влияния, за исключением случайных взрывов гнева, ругани, сочинения однообразных, бестолковых или спутанных писаний, так что больные с чудовищными идеями преследования и величия без особого затруднения помещаются в больницу, даже становятся усердными и годными работниками. В некоторых случаях кроме легких расстройств в поведении и обращении остаются только с пуховые галлюцинации без настоящего образования бреда, иногда с некоторым сознанием своей болезни; тогда можно говорить о галлюцинаторном слабоумии. — 48 —
|