|
степени сменялись собственно игровыми действиями, как-то в психодраме, групповых терапиях, арттерапии и т. д. Дело обстоит так, что психотерапия в значительной степени метафорически воспроизводит самые разные культурные игровые практики, будь то ритуально-сакральные, педагогические, художественные, но почти никогда — производственно-трудовые. Получается, что психотерапия занимает очень странное положение среди терапий. С одной стороны, она находится вне сферы полезного производства и объективной научности, с другой, ей по общественно-экономической необходимости предъявляются требования экономической отчетности, как если бы она была вполне “научно-производственной”. Этим противоречием — между внутренней “художественно-артистической” свободой и внешним существованием в режиме “научности”, “экономики”, “отчетности”, “полезности” — отмечена вся история психотерапии. Надо сказать, художник и философ находятся в более недвусмысленном и выгодном положении, чем психотерапевт. Несмотря на большое сходство в том, что касается сущности их деятельности, им не надо претендовать на “научность” и объективно верифицируемую эффективность. Кроме того, игра определяется как “действие внутри установленных границ места и времени”. Что касается места, то ясно, что терапевтическое пространство создает необходимые условия для формирования параллельной реальности. Эта параллельность, подобно игровой ситуации, создается также посредством процедурной регламентации. Условность терапевтической ситуации сродни театральной. Она вводит пациента в особый мир и крайне необходима для появления “чувства напряжения и радости, а также сознания “иного бытия”, нежели “обыденная” жизнь”, как пишет Й. Хейзинга. Любые нарушения игровой условности ведут к ослаблению этих чувств, совершенно необходимых для успешной психотерапии, особенно в тех случаях, когда смешивается обыденно-бытовое поведение и условно-игровое-терапевтическое. Бытовая внетерапевтическая коммуникация, а также сексуальный контакт в этом смысле представляют собой равноценное нарушение не только профессиональной этики, но, что еще хуже, условности терапевтического игрового ритуала. Кроме того, мы не забываем о роли харизмы в психотерапевтическом процессе. Для формирования харизматического образа, особенно в его символически-театральной части (charisma of hoax по И. Шифферу), игровая условность имеет особо важное значение. Так что пренебрегая условно-игровым аспектом, мы проигрываем одновременно и в плане терапевтического успеха, и в смысле подкормки своей харизмы. — 178 —
|