|
здесь начинается моя вина. Я явно осознал, что не гожусь к этой службе, так как не соглашался внутренне с такой жизнью и действиями в концентрационном лагере, каких требовал Эйхе. Я был внутренне слишком сильно связан с узниками, так как слишком долго сам жил их жизнью, 73 сам пережил их участь. [...] Длительное время мое внут- реннее убеждение боролось с чувством обязанности быть верным присяге СС и торжественному обещанию фюре- ру. Должен ли был я стать дезертиром?> Так, следовательно, Гесс постепенно, с молодых лет подготавливался к своему будущему положению комен- данта Освенцима. Между прочим, стоит вспомнить о религиозной жизни Гесса. Он был воспитан в религиозной атмосфере, воз- можно, даже чрезмерно религиозной. <Вследствие данно- го отцом обета,- пишет Гесс, - соответственно которому я должен был стать священником, моя профессия была определена изначально. Все мое воспитание было ориен- тировано в этом направлении. С течением времени отец становился все более религиозным. При каждой возмож- ности он выезжал со мной в разные чудотворные места в нашей стране, в кельи отшельников в Швейцарии, в Лурд во Франции. Горячо молился о благословлении для меня, чтобы я когда-нибудь стал священником. Я сам также был глубоко верующим, насколько это возможно для мальчика такого возраста, и свои религиозные обязанности тракто- вал очень серьезно. Молился с поистине детской серьез- ностью и ревностно исполнял обязанности министрикта>. Религиозный слом произошел на 13-ом году жизни. Причиной было то, что исповедник Гесса, который в то же время был приятелем его отца, нарушив тайну исповеди, рассказал о происшествии, которое случилось с Гессом в школе. Дальнейшим стимулом к отходу от религии и от- казу от карьеры священника, к которой предназначал его отец, было пребывание в Палестине, где он наблюдал, как в <священных местах по-торгашески продавали и покупали святыни>. В 22 года он официально вышел из католичес- кой Церкви. Он возвратился к религии лишь в польской тюрьме. В прощальном письме к жене он пишет: <Во время моего долгого, одинокого пребывания в тюрьме у меня было до- статочно времени и покоя, чтобы обстоятельно продумать всю свою жизнь. Я основательно пересмотрел все свое по- 74 ведение. [...] Вся идеология, весь мир, в который я так крепко и свято верил, опирались на совершенно ложных основаниях и неизбежно должны были когда-нибудь рух- нуть. Мое поведение на службе этой идеологии также — 58 —
|