|
25. «Когда жизненный центр тяжести переносят из жизни в “потустороннее”, - в ничто, то тем самым вообще лишают жизнь центра тяжести. Великая ложь о личном бессмертии разрушает всякий разум, всякую естественность в инстинктах; всё что есть в инстинктах благодетельного, что способствует жизни, ручается за будущее, - возбуждает теперь недоверие. Жить так, чтобы не было более смысла жить, - это становится теперь “смыслом” жизни». Фридрих Ницше «Антихрист»
От Хлопонина Константин вышел с двойственным чувством. С одной стороны – нечто, наподобие облегчения, - внешний конфликт отступал на задний план, да, к тому же, появлялось дополнительное время, чтобы писать о Мартине; чем более он приближался к финалу, тем больше события тех лет захватывали его, оттеняя то, что происходило сейчас. С другой стороны, Костя понимал, что группа, по-видимому, развалилась, и никакие усилия завкафедрой не соберут её в прежнем составе, да и сам Костя уже не хотел видеться ни с Платоновыми, ни с Куренным (вот разве что с Соней...). А вместе с группой он терял что-то дорогое: лекции были не просто работой, но неким таинством, совместным ритуалом причащения к человеческим ценностям. Теперь эта нить рвалась... Придя домой он сразу же погрузился в написание новой главы (той, с которой ты, читатель, только что познакомился). Эти странички были написаны всего за час – мысль текла ровно и Костя почти ничего не правил. Но на душе почему-то стало тяжело: всё ближе момент расставания с героем, которого он успел полюбить, несмотря на его подчас кровавые деяния. Он уже ясно представлял себе финальную сцену, где Мартин со спокойной улыбкой человека, постигшего-таки суету сует этого мира и собственной жизни, всходит на эшафот. Костя внимал его голосу, слышал последнюю его речь, видел его глаза – они смотрели на него, Костю, с пониманием и сочувствием сквозь дым разгорающегося костра... Кто кому сочувствовал в этот момент?... Захотелось плакать, но Костя сдержался и пошел на кухню заваривать чай. До финальной сцены все-таки оставалось еще несколько событий, которые важно было описать. И тут раздался телефонный звонок. Костя даже вздрогнул и сердце его сладко ёкнуло: «Вика!» – он вспомнил её мягкие ладони, интонацию, обещавшую... обещавшую близость – что уж греха таить – он ждал, он догадывался, что это может произойти уже сегодня... Поднял трубку: да это была она. — 98 —
|