Долго еще уговаривали Мартина. Ему действительно легче было принять завтра смерть, чем идти и опять проповедовать. Тем более, проповедовать то, на что он уже месяц смотрел с грустной усмешкой... бессмысленные слова и толкования столь же бессмысленных книг Писания... Но, может быть, ему удастся все же передать братьям из Моравии то, что он понял недавно? Может быть, хоть кто-то сможет понять его там? Здесь уже никто. Здесь все до единого одержимы идеей своей правоты и готовностью завтра вступить в Царствие Небесное. Такой же готовностью, с которой нынче принял смерть Микулаш... И Микулаш, и пикарты и Жижка, и пражане, и даже крестоносцы Сигизмунда – все были уверены в своей правоте, все были готовы умереть за неё, все ожидали Царствия Небесного... - До чего все смешно и нелепо! Он, Мартин, не боялся умереть, хотя его понимание Царствия Небесного было иным: там не было никого и ничего, абсолютно никого и ничего. И ты сам там был никем и ничем. Однажды, еще в юности, он пережил это ничто... Может быть и всех их, всех людей вообще, ждет в конечном итоге это самое ничто? В таком случае, действительно всё равно: оставаться ли здесь или идти в Моравию. Вероятнее всего он не дойдет, его убьют или при попытке выбраться из города, или по пути, или же, наконец, сами Моравские братья, которые, наверняка, не смогут понять его... Так какая разница!
Одобрительный гул голосов. Потом говорит Милан Ченек:
Они прощаются и расходятся. Мартин в сумерках вглядывается в глаза людей, которых он подвел к этому роковому часу. Он никогда больше не увидит их. Даже там, в том самом Царствии Небесном, которое суть ничто, нигде и никогда... В Мартине нет раскаяния и сожаления, что своими проповедями он вселил в них веру и силу, с которой завтра они погибнут. Смерть с верой и силой духа – что может быть лучшим венцом человеческой жизни? — 110 —
|