Полужизнь

подошвами, он провел нас в комнату для приема гостей. Важным предметом ее

обстановки было радио, включенное на полную громкость. Из-за закрытых окон

в комнате стоял полумрак и было очень душно. По-моему, он предложил

включить кондиционер. Ана, вежливая как всегда, попросила его не

беспокоиться. Комната была набита той мебелью, какую полагается иметь в

комнате для гостей: кроме нескольких стульев, обитых блестящей

синтетической материей, здесь был еще полный столовый гарнитур из

обеденного стола с простыми неполированными стульями, сделанными, наверное,

в одной из ближайших мастерских. После того как сюда втиснули все эти вещи,

свободного места практически не осталось. Брат Аны все время говорил,

показывая ей, что у него есть, но по-прежнему не глядя на нее, и Ана все

время отвечала ему одобрительными восклицаниями. Он пригласил нас сесть на

стулья с обивкой. Не уступая ему в вежливости, Ана сказала, что мы

предпочли бы посидеть снаружи, после чего, выключив радио, он вернулся с

нами на широкую веранду, тоже сплошь уставленную столами и стульями.

Он крикнул, и из соседнего помещения вышла совсем маленькая белая

женщина, уже немолодая, с круглым невыразительным лицом. Он представил Ане

эту женщину - как я понял, свою жену, - и Ана любезно поздоровалась с ней.

Затем эта крохотная женщина - она действительно была очень маленькой,

ненамного выше застекленного резного шкафчика, к которому она прислонилась,

- предложила нам чего-нибудь выпить. В кухне немедленно раздались крики.

Хозяин сел в низкое кресло. Ногами он подтянул к себе табурет и оперся ими

на него, широко раздвинув колени; его обтрепанные шорты задрались чуть ли

не до самого паха. Все это время на нас смотрели люди со двора, из кухни и

флигелей, но он до сих пор не взглянул ни на Ану, ни на меня. Я заметил,