Полужизнь

усиленно наводил справки, и еще через несколько дней мы стали слышать

разные истории об этой женщине. Одна история была такой: любовница Гувейи

ездила с ним вместе в Португалию, но отказалась заниматься там какой бы то

ни было домашней работой, поскольку не хотела, чтобы тамошние жители

приняли ее за служанку. Другие истории касались ее слуг в столице. В одной

из них слуги всегда перечили ей, потому что она была африканкой и не

пользовалась у них уважением; в другой кто-то спросил ее, почему она так

сурова со своими слугами, и получил ответ, что она сама африканка и знает,

как надо обращаться с африканцами. От всех этих историй отдавало ложью; в

них говорилось о прошлом, и никто по-настоящему не верил им и не находил в

них утешения, но их продолжали пересказывать. А потом эта женщина из

столицы приехала к Гувейе на несколько дней, и в воскресенье он привел ее к

нам на ленч. Она оказалась самой обыкновенной, с невыразительным лицом и

оценивающим взглядом, замкнутой и молчаливой -деревенская женщина,

переселившаяся в город. Через некоторое время все заметили, что она

беременна; тогда мы и сами тоже притихли, как мыши. Потом кто-то сказал: "

Вы ведь понимаете, почему он с ней связался? Он хочет подлизаться к

партизанам. Думает, раз с ним живет африканка, они не убьют его, когда

придут сюда".

Мы, Граса и я, любили друг друга в ее доме, пока его строили. Она

сказала: "Мы должны окрестить все комнаты". И мы это сделали. Мы уносили с

собой запах струганого дерева, опилок и свежезастывшего бетона. Однако

новый дом притягивал к себе и других людей. Как-то раз, услышав голоса, мы

выглянули из-за недостроенной стены и увидели кучку детей - невинных,

искушенных, - которые испугались, заметив нас. Граса сказала: "Теперь мы

уже ничего не скроем".

Однажды мы наткнулись на Гувейю. Я понял по его темным блестящим