Полужизнь

устали внушала нам, что жизнь обошлась с ними чересчур круто. Они не

пожелали жить в доме управляющего; Альваро с семьей освободили его (и

хижины рядом), но оставили после себя настоящий разгром. Знакомые Карлы

собирались жить в главном доме усадьбы. Ана сказала: "Карла говорит, что

хочет помочь подруге, у которой наступила черная полоса. Но эта подруга

должна будет содержать дом в порядке. После возвращения из Европы Карла

обнаружила, что ее хозяйство вот-вот развалится. Я уверена, что она продаст

усадьбу через несколько лет, когда поднимутся цены".

В очередное воскресенье Карла устроила ленч, чтобы попрощаться с нами

и заодно познакомить нас с новым управляющим. Я обратил бы на него внимание,

даже если бы не знал о его неприятностях. Он выглядел так, словно ему что-

то не давало покоя; казалось, он с трудом держит себя в руках. Ему было лет

сорок с лишним; он был смешанного происхождения, больше португальского, чем

африканского, широкий в кости, но дрябловатый. Он держался со всеми вежливо,

даже официально, явно стараясь произвести на каждого хорошее впечатление,

но его манеры и вся повадка отличались от наших и потому он казался

посторонним в нашей компании. В его глазах застыла отрешенность; его мысли

словно были далеки от того, что он делал. Я заметил, что бугорки на его

верхней губе выпуклые, а нижняя губа полная, гладкая и слегка блестит; это

был рот чувственного человека.

Госпожа Норонья, сгорбившись в кресле и склонив голову набок, сказала,

по своему обыкновению: "Неподходящее время. Напрасно вы едете. В Португалии

вас ожидает скорбь. Ваши дети доставят вам много огорчений". Но Карла,

которая два года назад подскочила бы от испуга, услышав такое

предупреждение от потусторонних сил, сейчас не обратила на него никакого

внимания; она ничего не ответила и тогда, когда госпожа Норонья повторила

все во второй раз. Мы, остальные, восприняли молчание Карлы как намек и не