Полужизнь

украдено у Коррейя.

И все же мне было жаль Альваро, потому что его очернили и унизили в

глазах того самого общества землевладельцев, в которое (несмотря на свою

африканскую семью) он всегда мечтал войти. Я гадал, что станет с этой его

семьей. Они получили предупреждение и должны были вот-вот съехать из своего

бетонного домика; наверное, думал я, им не скоро удастся найти подобное

жилье. Ана сказала: "Скорее всего, он воспользуется шансом и бросит их".

Мне не хотелось слишком много размышлять об этом, но она, пожалуй, была

права. При мне Альваро никогда не упоминал о своей семье, никогда не

говорил, как зовут его детей и какой у них характер. Я видел их только из

машины: обычные африканские дети - некоторых было не отличить от

деревенских - таращились на нас с маленькой веранды бетонного домика или

выбегали из крытой травой хижины позади дома, служившей его семейству

кухней. Думаю, если бы Альваро подвернулась новая работа, он с

удовольствием начал бы все сначала на новом месте, с новой женщиной и

новыми связями на стороне. Наверное, он счел бы такой исход даром богов;

это примирило бы его со всем случившимся.

Я не видел его несколько недель. Мы уже давно перестали совершать

совместные экскурсии в места вроде того склада. И когда мы наконец

встретились на асфальтовой дороге, ведущей в город, он выглядел подавленным;

унижение и тревога, связанные с потерей места, отразились на его лице. Но

вел он себя вызывающе. Он сказал: "Не пойму, кого эти люди из себя корчат,

Вилли. Строят замки на песке. Разъезжают по Лиссабонам, Парижам и Лондонам

и рассуждают о том, какое образование дать своим детям. Они смотрят на мир

сквозь розовые очки". Я подумал, что он перенял этот апокалиптический тон у

своего покойного хозяина. Но у него были конкретные новости. Он сказал: "