|
После ресторана Ярик предложил мне прогуляться по вокзалу. С перрона номер 1 в этот закатный час как раз убывал знаменитый экспресс «Ост-Вест». В отличие от прочих поездов толпы его не осаждали, и крытый перрон был пустынен вдаль, до уходящих к горизонту красных рельс. Проводники, по двое у входа в каждый вагон, цепко держали нас, фланирующих, в поле зрения. Их было больше, чем пассажиров. - Полным-полно вакантных мест, - заметил Ярик. Я молчал. - Кому-то можно... И в Западный Берлин, и в Кёльн, и в Париж, и даже - смотри - в Остенде. До отхода полчаса, еще не поздно. Можно сбегать за билетом, деньги есть. Не хочешь прокатиться? До самого Остенде. Погуляем по Европам, а к началу занятий вернемся. - Будет, - сказал я, невольно понижая голос. - Не мазохируй. - А я не мазохирую. Просто не понимаю, почему можно тому вон красномордому, а нам с тобой нельзя. Отказываюсь понимать. Или мы не свободные люди? - Это красномордый несвободен, мы - свободны. - Вот я и хочу прогулкой до Остенде это подтвердить. - Внутренней свободы тебе мало? - Внутренняя - для рабов. Если это вообще свобода... 61 Мы дошли до конца перрона, где цветочки на стоп- буфере уж закрывались на ночь. Повернули обратно. Один из проводников, снова увидев нас, не выдержал и заступил дорогу. Кабан под метр девяносто. Свинец в глазах хоть пули отливай. - Что, хлопцы, или провожаете кого? - Фак офф, - ответил Ярик, не сбавляя шагу. Бросив взгляд на меня, проводник отступил. Полной уверенности, что мы свои, советские, у него, видимо, не было. - Было б чем! - сквозь стиснутые зубы процедил Ярик, - на месте положил бы гада. - От подавленной ярости вокруг него как бы возник пульсирующий ореол. - Это к вопросу о мазохизме... Мы прошли мимо вагона «Москва-Париж», из открытого окна которого так и прикипел ко мне заискивающими глазами самый известный в этом мире советский поэт. На свой манер я тоже проявил садизм: не узнал Петушенко, который деланно зевнул и отвернулся. В Питере никогда он не котировался, но в отрочестве, когда я видел у приятеля его по телевизору, мне нравилось, что против Сталина, и глобальное запанибратство: «Какие девочки в Париже, черт возьми!..» Сейчас, конечно, стыдновато. Ярик спросил: - Марину Влади видел? - Где? - Уже прошли. 62 Я оглянулся, но вслед смотрел нам из вагона только Петушенко. Вынув из кармана рублевую монету, Ярик щелчком подбросил ее под крышу перрона, поймал и, глядя вдаль, раскрыл ладонь: - Что выпало? - Орел. Удостоверившись, повеселел. – Похоже, несудьба мне в — 29 —
|