|
Скрипят ступени, шлепает по перилам ладонь... - Если вы кончать самоубийством, - говорит навстречу ему Дина, - то ничего не выйдет: заперто! Поднявшись к нам на галерею, парень вынимает пачку сигарет. Пламя являет скуластое лицо. Впалые щеки в 51 шрамиках фурункулеза. Вряд ли старше нас, но выглядит взрослей. - Кончать с собой мне не с чего, а на Москву бы я взглянул... Где там у них заперто? Мы поднимаемся, освобождая доступ. Парнишка чиркает спичкой, потом просит Дину подержать его сигарету и вынимает из кармана перочинный ножик, которым щелкает, выбирая инструмент... - А курнуть можно? - На здоровье. - Вы что, - с наслаждением выпускает Дина дым, - профессиональный взломщик? - Зачем? С дверью работает золотой медалист, снявший на сочинении пять баллов. Можно сказать, уже студент. Тоже филфак. Только отделение не русское - романо-германское. Зовут при этом Ярослав. - А Ярик можно? - Можно и Ярик... Ну? Готовы? – Дверь открывается вовнутрь. - Прошу в открытый космос... И сам выходит первым. Дина застывает, схватившись за косяк. Ноги у нее... К тому же и на каблуках. Плечи, осанка. Этот силуэт в проеме - на фоне бьющих снизу прожекторных лучей – зрелище, ради которого стоило влезть на верхотуру. - Боитесь? - Я? 52 И выходит в ночь. Хруст под каблуками. Хватает меня под руку, когда я появляюсь рядом. Мне тоже хочется схватиться, но приходится изображать собой опору. Мы стоим над Москвой. В детстве, конечно, громыхал по крышам, но не на подобной высоте. Таких пиков в Питере нет. Воздух пахнет здесь совсем не городом – сыростью лугов, лесов. Какой-то беспредельной далью. Ватность в ногах проходит, меня распирает восторг. Как это я придумал давеча про уникальность момента? Балюстрада нам по грудь. Меж пьедесталов с зубцами – каменные перилая. Ствол центральной башни под нами залит ярким светом. Сияют позолоченные отвороты над невидимым гербом СССР. На уступах, где каменные снопы, красные сигнальные огни, которые предостерегают самолеты. Чего там только нет, на этих выступах! Антенны, кабели, прожектора. Ноги снова слабеют, когда на глубине этажей в двадцать я вижу крыши зон общежития - огромных, как футбольные поля, на углах которых воздвигнуты свои собственные башни-дворцы. Каждый этажей в пять-шесть, они отсюда кажутся кукольными. А прямо над нами в звездное небо уперта пятиугольная звезда в венке. Не лавровом, как казалось снизу. Из снопов-колосьев. Золотистым блеском отливают грани шпиля. С обратной стороны башни Ярик зовет нас: - Ау-у! — 25 —
|