|
— Ты Манольоса увидишь? — спросила она наконец. — Я сейчас пойду по селам. На обратном пути, думаю, заверну к нему и увижу его… Ты что-нибудь хочешь передать ему, Катерина? Вдова уже подняла узел на плечи и сердито тащила упиравшуюся овцу. — Нет, — ответила она, — ничего. И начала подниматься в гору. Тем временем Манольос уже был на своей горе. Собаки учуяли его еще издалека и подбежали к нему, помахивая хвостами, а за ними поспешил и Никольос, загорелый пастушок с оттопыренными ушами, — он прыгал, как козленок, с камня на камень, навстречу старшему. Вырос он в горах вместе с овцами, был диковат, черноволос и говорил мало, скорее блеял по-бараньи, и его полосы, сальные, с прилипшей к ним сосновой смолой, торчали твердыми пучками, как маленькие изогнутые рога. Ему было уже пятнадцать лет, и смотрел он на овец похотливыми глазами, как баран. Как только они пришли в кошару, Никольос разложил на лавочке хлеб, сыр и жареное мясо. — Ешь, — сказал он. — Не хочу я есть, Никольос, ешь сам. — Почему, разве ты не голоден? — Нет. — Что-нибудь плохое тебе сделали люди там, внизу? — Да. — Зачем же ты ходил? Манольос ничего не ответил. Он лежал на соломенном матраце с закрытыми глазами. Правда, зачем он ходил? До сих пор, каждое воскресенье, рано утром спускался он в село, слушал обедню, принимал просвиру, и снова его неудержимо тянуло в горы. Ему становилось плохо внизу, в полях. Он, уже одичавший и привыкший к одиночеству, видел там женщин, смотрел на мужчин, собиравшихся в кофейне пить и играть в карты; он задыхался там и спешил уйти, вернуться к чистому воздуху гор. А теперь… Вспомнил он Леньо — ее насмешливую улыбку, ее лукавые глаза, ее дразнящий голос и — главное — ее грудь, приподнимавшую розовую кофточку, словно грозя разорвать ее. Сел на матрац. Ему стало жарко, и он снял рубашку, мокрую от пота. «Я должен терпеть, — думал он, — нужно остаться безгрешным, не трогать женщину. Это мой долг. Ведь мое тело принадлежит уже не мне, а Христу». Христос возникал в его воображении таким, каким он видел его однажды в монастыре, на иконостасе: Христос, одетый в длинный голубой хитон, так легко ступал босыми ногами по травам, что те даже не гнулись. Прозрачный, воздушный, как иней. С его рук, ног, с открытой груди капала розовая кровь… Девушка с распущенными золотыми волосами пыталась прикоснуться к нему, но он, подняв руку, запрещал ей приблизиться. И из его рта вилась ленточка с буквами; Манольос читал их, но не мог понять смысла. Он спросил одного старика: «Что тут Христос говорит, дедушка?» И тот ему объяснил: «Не трогай меня, женщина!» — «А кто эта женщина?» — «Магдалина». — 82 —
|