|
Был ли это ответ бога? Не сам ли он спустился к нему теплым дождем? Манольос принимал бога, радуясь всем своим существом. Ночные птицы с намокшими крыльями, укрывшись под скалами и в дуплах деревьев, также славили бога своим пением. Михелис прислушивался к шуму дождя, вдыхал запах влажной земли, но его мысли опять заняла Марьори, и его взволнованная душа летела низко над омытой дождем землей. В последнюю их встречу Марьори была бледной, совсем обессилевшей; кашляла, прижимая к губам платок. Теперь она брала не белый платок, а красный — чтобы не была заметна кровь. «Михелис, дорогой, — сказала она ему, — я вижу, отец собирается отвезти меня в Большое Село к врачам, нездорова я…» Михелис вдыхал запах земли, и его сердце забилось сильнее. «Мое сердце еще привязано к земле, — прошептал он, — оно еще привязано к земле…» Мало-помалу под шум ночного дождя оба заснули. А утром, открыв глаза, увидели, что улыбается помолодевшая гора, что белоснежные облака, как клубки шерсти, плывут по небу, а на кустах еще блестят и дрожат капли ночного дождя. Манольос снял со стены подаренную ему Михелисом икону с изображением распятия Христа и вьющихся вокруг креста ласточек, взял деревянную маску Христа, увязал все это вместе со своей одеждой и положил узелок на лавочку. Михелис смотрел на него и ничего не говорил. Потом они молча пили молоко. Наконец Манольос поднялся, окинул медленным прощальным взглядом кошару, скамью, склоны, всю гору. Потом взял в углу пастушеский посох. Тогда поднялся и Михелис. — Ты все решил, Манольос? Уходишь? Куда же ты идешь? — До свидания, дорогой Михелис. — Куда же ты идешь? — На Саракину, — буду делить с ними голод. — А мне можно пойти с тобой? — Пока нет. Потерпи немного. У тебя отец, невеста, а у меня никого нет, мне легче. «Если кто приходит ко мне, и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, тот не может быть моим учеником». Но отрешилась ли твоя душа от этой земли, от отца, от жены? Нет еще! Поэтому потерпи — пробьет и твой час, не торопись! Этот час приходит бесшумно, как куропатка. — Не вернусь я в отцовский дом. — Хорошо, не возвращайся, оставайся здесь, между Саракиной и Ликовриси, до тех пор пока не придет эта куропатка, пока не наступит твой час. До свидания! Он протянул Михелису руку, а тот встал и горячо обнял его. — Манольос, дорогой, — сказал он, — я скоро приду навестить тебя, клянусь тебе! До свидания! Взяв в левую руку узелок, Манольос перекрестился и отправился в путь. Снова почувствовал он, что у него за спиной словно выросли ангельские крылья, и теперь он не шел, а будто летел со скалы на скалу. Розовела в первых лучах солнца часовня пророка Ильи, втиснутая в скалы на вершине горы. Она вся сверкала и улыбалась и в то же время стояла строго, неприступно, как крепость. И, подняв свой посох, Манольос радостным криком приветствовал ее, словно сокол, завидевший свое гнездо. — 227 —
|