Не первый раз читал он и перечитывал эти слова Христа, пытаясь их понять; жестокими и бесчеловечными казались они ему вначале. «Неужели не существует, — думал он, — дороги более ровной, более подходящей для человеческого сердца? Почему мы должны кровью оплачивать наше спасение? Почему так мешают отец и мать? Неужели нельзя любить их и одновременно приближаться к богу? Почему необходимо уничтожать корни, привязывающие нас к земле, чтобы подняться на небо?» Михелис спрашивал и переспрашивал себя и не мог найти ответа. Но уже он чувствовал, что на душе у него становится легче, что он начинает кое-что понимать… С позавчерашнего вечера его сердце как бы витало между небом и землей… После полудня пришел Манольос и очень удивился, увидев своего друга на горе в такое необычное время. — Я ушел из отцовского дома, — сказал Михелис. — Старик заставил меня выбирать. Я выбрал путь Христа. Рад тебя видеть, Манольос! — Путь трудный, дорогой Михелис, — задумчиво заметил Манольос. — Трудный для богатых. Добро пожаловать! Он накрыл на стол. Они сели, поели немного, и Михелис рассказал о том, что у него произошло с отцом, и о своем решении. — Я не мог больше, Манольос! Я слишком легко жил в этом лживом и несправедливом мире; я шел по неверной дороге, но теперь я больше не могу, мне стало стыдно. — Добро пожаловать, — повторил Манольос. — Дорога каменистая, подъем крутой, вначале ноги покрываются ранами, дорогой Михелис, но понемногу тебе начнет казаться, что у ног твоих вырастают крылья, что как будто не сам ты поднимаешься, а тебя несут ангелы. Он встал, взял свой пастушеский посох. — Твой отец, — сказал он, — приказал мне явиться к нему; я, кажется, знаю, чего он хочет. До свидания! — Господь да будет с тобой! Во дворе архонтского дома Леньо, засучив рукава, стояла на коленях и, раскрасневшись от усердия, чистила медную посуду, которую старик архонт дал ей в приданое. Леньо работала и пела; ее голос доносился до горы, и Никольос, стоя под развесистым каменным дубом и повернувшись лицом к селу, напряженно прислушивался к ее песне. Потом, охваченный страстью, он схватил длинную свирель и заиграл в ответ… Их голоса встретились над крышами домов, и старухи, услышав любовные песни, молились, молодые женщины смеялись, девчонки вздыхали. На тропинке показался Манольос, услышал пение Леньо и усмехнулся. «Леньо — зверь, — подумал он, — дикий зверь, но мальчик приручит ее». Леньо подняла раскрасневшееся лицо и посмотрела на Манольоса, переступавшего порог. — 222 —
|