|
— Я зайду в хижину взглянуть на твое хозяйство, — сказал поп и удалился, чтобы оставить их одних. — Марьори, дорогая, — спрашивал Михелис, — ты нездорова? Бог велик, моя любимая, верь в него, ты поправишься, ничего страшного нет. Быстро летит время, скоро и рождество. — Да, — сказала Марьори, — скоро рождество. Помолчав, добавила: — Ты поругался со своим отцом? — Не будем говорить о моем отце, тяжело вспоминать об этом, моя Марьори. Я люблю тебя, я не хочу потерять тебя, только ты привязываешь меня к земле, и никто больше. Только ты, знай это! — Если меня не станет, что с тобой будет? Михелис рукой закрыл ей рот. — Молчи, — сказал он. Марьори успела поцеловать ладонь Михелиса. — Любовь моя… — прошептала она, и слезы закапали из ее огромных глаз, в которых застыло отчаяние. Поп Григорис показался на пороге. — Марьори, — сказал он, — чтобы вечер не застал нас в пути, поехали. С господом богом! Он повернулся к Михелису. — Я хотел бы поговорить с тобой, Михелис, — сказал поп, — но по возвращении. Когда ты вернешься к отцу? — Когда бог захочет, отче, — ответил Михелис и наклонился поцеловать ему руку. — Бог иной раз ожидает, чтобы ему подсказало человеческое сердце, Михелис, — промолвил священник и строго посмотрел на будущего зятя. Поп хотел добавить еще что-то, но удержался. — Доброго пути, — пожелал им Михелис, — пусть вам сопутствует бог! Михелис на минутку задержал в своих руках худенькую ручку Марьори и тихо прошептал: — Марьори, дорогая, только ты!.. И отвернулся, чтобы скрыть слезы. Потом взобрался на высокую скалу и долго смотрел вслед удалявшимся. «Мое сердце еще связано с этой землей…» — прошептал он. Он окинул взглядом гору, поля. Уже начался сбор винограда, и можно было отчетливо слышать тихое пение сборщиц. Было видно, как любовно они срезали грозди спелого винограда и укладывали его в корзины; их руки, испачканные виноградным соком, тревожили воображение парней, уносивших собранный виноград: одни из них вздыхали, другие злились и только в песне находили успокоение. Михелис слышал, как парни петушиными криками отвечали на девичьи голоса, и чувствовал нескончаемую печаль в своем сердце. Каждый год парни и девушки приходили на сбор винограда, и всегда Михелис слушал их песни, но в этом году они казались ему не песнями, а плачем. Стоя неподвижно, Михелис ощущал, что к нему возвращается жизнь, неистребимая и безотрадная. Крутилось колесо жизни: теперь собирали виноград, потом наступит черед сбора маслин, затем придет рождество… И снова расцветет миндаль, зазеленеет пшеница, а затем настанет пора жатвы… И Михелис был словно привязан к этому колесу, поднимался и опускался вместе с ним. И в солнце, и в дождь, и днем, и ночью. А Христос — сначала ребенок, затем мужчина — ходил по земле и сеял божье слово. Потом Христа распинали, он воскресал и поднимался на небо; на следующий год он снова спускался на землю — и опять его распинали. — 232 —
|