|
— Если б у меня хватило сил поступить так, как поступил Манольос, я бы не хотел, чтобы меня спасли, — сказал Михелис. — Вы видели, как сияли его глаза? Как светилось его лицо, спокойное и счастливое? Он уже в раю, зачем же спускать его на землю? Дай бог, чтобы и мы были с ним вместе! — Но мы можем это сделать! — взволнованно воскликнул Яннакос. — Сейчас же пойдем все трое и скажем аге, что это мы ночью, втроем, пробрались в его дом и убили Юсуфчика. И пусть нас всех вешают подряд на платане; так все вместе и войдем в рай! Михелис покачал головой. — У меня нет сил для этого, Яннакос, — сказал он. — Как же я оставлю Марьори? — И я не могу, — сказал Костандис. — У меня жена и дети. «И я тоже, — подумал Яннакос, — у меня ослик, как же его оставить?» Но он ничего не сказал. Тем временем в подвале старосты, прислонившись к стене, ожидали решения своей участи. Сюда, в подвал, где они находились, не доходили гул и крики внешнего мира. Через единственное, высоко расположенное, оконце едва проникал слабый, мертвенный свет. — Есть хочется… — вздохнул старик Патриархеас. — Все мы хотим есть и пить, — сказал поп Григорис. — Бог с нами в этой львиной яме, надейтесь на него. — Сейчас, наверно, вешают беднягу Панайотароса, — сказал учитель. — Завтра наша очередь. Давайте будем мужчинами, победим голод, жажду и страх. Он повернулся к своему соседу. — Будь терпелив, дед Ладас, — сказал учитель, — теперь ты видишь, что я был прав, когда столько раз говорил тебе: «Для чего ты так гонишься за богатством, дед Ладас? Ведь ни один из твоих сундуков с золотом не попадет с тобой в могилу. Сделай какое-нибудь доброе дело; оно предстанет вместе с тобой перед богом и защитит тебя». Что ты теперь скажешь? Ты не передумал? Старик Ладас вздохнул; потом, повернув к учителю свое исхудалое, поблекшее лицо, посмотрел на него с ненавистью, но не сказал ни слова. — Завтра твоя очередь, дед Ладас, — сказал поп Григорис, — ты предстанешь перед богом, поэтому ты должен исповедаться. Склони голову, вспомни, какие хорошие поступки ты совершил за свою жизнь, вспомни, что ты сделал плохого, и проси прощения у бога. Еще есть время. — Я никому не делал плохого, — пробормотал устало старик Ладас, — и добра тоже никому не делал, никого я не убил, я невиновен. — Ты никому не сделал зла, дед Ладас? — крикнул Патриархеас. — Теперь, когда мы стоим на краю могилы, я обо всем расскажу. Не могу больше терпеть! Ты говоришь, никому не сделал зла? А кто продал дом вдовы Анезины? А сиротки, которые бродят по улицам? Да и свою собственную дочь, Аргирулу, разве ты не отправил на тот свет? Ты, ты, и все из-за своей скупости! Теперь иди к богу, отчитайся перед ним! — 166 —
|