|
В дверях показался сеиз. Подбежав к Манольосу, он грубо схватил его. — Проснись, гяур, — крикнул сеиз, — тебя зовет ага. — Во имя господа бога, — прошептал Манольос, перекрестился и пошел за диким анатолийцем. Ага сидел в комнате, поджав под себя ноги, и курил длинную трубку. Рядом лежал Юсуфчик. Был полдень, стояла страшная жара, труп Юсуфчика начал уже разлагаться. Сгорбившись, в комнату бесшумно проскользнула служанка Марфа с охапкой свежих роз, жасмина, жимолости; она бросила все это на разлагающееся тело и торопливо ушла, не в силах выдержать зловония… Но ага ничего не чувствовал в своем горе и задумчиво курил трубку. Он выглядел теперь еще более усталым и каким-то отрешенным. «Так суждено, — подумал он утром, — так суждено», — и как-то сразу смягчился. Он словно переложил грех с людей на бога и успокоился. Кто может пойти против воли божьей? Так хотелось богу, так он повелел! Все, что делается на земле, делается по его велению, — склони голову и молчи… Им было предначертано, что ликоврисийский ага встретит Юсуфчика в Измире; им же было предначертано и то, что кто-то убьет Юсуфчика; им же было установлено, что убийца найдется… Все предопределено… Увидев входящего Манольоса, он положил трубку на соломенный мат, на котором сидел, подогнув ноги. — Слушай, что я тебе скажу, Манольос, — начал он спокойно. Повернул голову к сеизу. — Ты мне не нужен, выйди и стань за дверью. Снова посмотрел на Манольоса. — Мне снилось, что не ты убил моего Юсуфчика… Молчи, гяур, дай мне сказать! Ты делаешь это для того, чтобы спасти село; ты, наверно, сумасшедший или святой — впрочем, это твое дело… Успокойся, будет так, как тебе хочется, я тебя повешу. Но вот что мне хотелось бы знать, Манольос: Ведь правда, что не ты убил моего Юсуфчика? Манольос пожалел агу: никогда он не видел такой скорби. Ага перестал быть бешеным зверем, горе сделало его человеком. На минуту он заколебался, но скоро пришел в себя и поднял голову. — Ага, — сказал он, — дьявол меня подстрекал, так было суждено, — я убил. Ага прислонился к стене и закрыл глаза. «Аллах, аллах, — прошептал он, — жизнь — это сон, осиротел я…» Он открыл глаза, хлопнул в ладоши, вызывая сеиза. — Убери его! — сказал он. — Вечером, в час заката, повесь его на платане. А в это время три товарища, Михелис, Костандис и Яннакос, ходили по селу, стучали в двери и заклинали односельчан не допустить, чтобы погиб невинный человек. — 171 —
|