|
казнью. Не тут-то было. Новый приступ гнева смешал Корсиканцу все карты. Не удержись он и нажми на спусковой крючок - все было бы иначе. Но комиссар не мог отказать себе в удовольствии произнести что-то вроде надгробного слова. Только вот душившее комиссара бешенство мешало ему говорить. С тем же успехом можно пытаться упросить протиснуться через угольное ушко взбесившуюся зебру, страдающую от ожирения. Корсиканцу не суждено было поставить многозначительное свинцовое многоточие в конце нашей с Юппом биографии, потому как... Он лишь булькнул что-то невнятное - и, разом утратив всю свою элегантность, грохнулся ниц, облапив оставшуюся к тому равнодушной землю. - Ну, я же говорил: мы неуязвимы, - пожал плечами Юпп, тыкая носком ботинка безвольное Корсиканцево тело, распластавшееся у наших ног. В голосе напарника не было и намека на удивление. - Судьба даже пеленки нам стирать готова. Комиссар полиции, грохнувшийся в обморок, - была в этом какая-то нелепость. Сердечный приступ? Эпилепсия? Присмотревшись, мы обнаружили, что Версини все же дышит. Как младенец. Юпп был даже разочарован - он-то уже готов был выступить в роли спасителя Корсиканца, прильнув к устам бедняги с «поцелуем жизни». Вывалившаяся из ресторана супружеская пара предложила помощь. «Не надо, сейчас все будет в порядке», - пообещал доброхотам Юпп. Жослин, ворчливо оправдываясь - у нее спустили два колеса, - направилась к дверям ресторана, чтобы ее образ не потревожил, паче чаяния, и без того подвергшееся стрессу сознание комиссара Версини, которого мы, подхватив под мышки, волоком тащили к нашей машине. Наконец, погрузившись, мы тронулись в путь. Искры, плясавшие в глазах Юппа, погасли. На всякий случай мы сковали Версини его же наручниками, причем Юпп вздохнул: жаль, мы вышли из игры, а то бы пойти на дело с револьвером месье комиссара - этот жест оценили бы по — 364 —
|