|
так давно вы учинили погром... Воистину - зрелище, которое мне менее всего хотелось бы видеть. Хуже может быть только (a) созерцание Фелерстоуна, на котором гроздьями висят жрицы любви всех мастей и оттенков кожи, пышущие к тому же юностью и здоровьем, и (b) вид неожиданно перекрывающей обзор слоновьей задницы, владелец которой твердо вознамерился присесть именно там, где я имел несчастье встать. И все же нечто во мне радостно воспрянуло: оказывается, усилия наших стражей правопорядка не совсем безнадежны... В сознании мелькнула мысль: а может, начисто отрицать, будто мы имеем отношение к Банде Философов, - но мысль эта быстренько испарилась. Он знал. И мы знали, что он знал. Мы знали, что он знал (возведите это знание в куб). Судя по всему, речь на случай нашей поимки он еще не подготовил. Мы не услышали даже общепринятого: «Вы арестованы». Он просто воззрился на нас - его аж перекосило от гнева. Язык был бессилен предложить что-нибудь достаточно выразительное для обуревавших его чувств. Учитывая, сколь часто в нашем мире кого-нибудь убивают, удивительно, как до сих пор никому не пришло в голову обессмертить этот взгляд, запечатлев его на коробках с патронами. Однако не припомню, чтобы я видел этот взгляд на полотнах великих мастеров. На этот раз я не ошибался: человек, вплотную подошедший к черте, за которой убийство, и впрямь с нетерпением ждет, когда же он сможет убить ближнего. - Как, разве вы не должны сейчас писать объяснительный рапорт, - вместо того чтобы ошиваться около ресторана, удостоившегося у Мишле трех звездочек? - спросил Юпп, разыгрывая искреннее удивление. Глядя на наливающееся яростью лицо комиссара Версини (ярость просто переполняла этот скудельный сосуд), я осознал, что наши биографии (если их таки включат в издательские планы) пришли к точке, где будущие биографы могут перевести дух, расслабиться и спуститься в забегаловку внизу — 361 —
|