|
От усталости сигарета горчит. Глядя на замок, Эсперанса с прищуром затягивается. У сестры отца сильные гладкие плечи и прямая спина. Запудривая экзему, она бросает взгляд в зеркало: - Прости, я сказала... - Что, тиа? - Что ты из Москвы. - Тиа!.. - Не волнуйся. Все здесь свои. На террасе служанка работает шлангом. Раннее утро. Солнце обжигает. Капает из цветочных горшков, которые тут далее на стенах. Рот Анастасии открывается. Навстречу ожившая кукла, губы накрашены, лакированные ноготки. Девочка в мантилье - черно-фиолетовой и прикрепленной гребнем к завитым волосам. Головка гордо поднята. Кафе на углу. Хозяин выходит отодвинуть им легкие кресла. "Чуррос" - колбаски из теста, которые он достает из кипящего масла и посыпает сахарной пудрой. Кофе крепчайший, его запивают водой. Тетка закуривает сигарку. - Как же могла бы я скрыть? Твоего отца город помнит. Все знают, что rajo. Красный. Это ошеломляет... - Успокойся. Крови на нем нет. Она расширяет глаза: - Какой крови? - Тут при красных такая сангрия была... Ты что, не знаешь? Потом, в Париже, она нашла книгу с фотоснимком. Мощи кармелиток, которых в 36-м в Барселоне выкопали, вытащили из гробов, сорвали остатки саванов и приставили к стенам, а других положили на ступени монастыря. Обтянутые колеей скелеты. Скрестившие руки, нагие, - с высохшими грудями, остатками пубисов и следами глумления. Включая младенца и девочку, их было четырнадцать на снимке, который в свое время потряс цивилизованный мир, а ее - с опозданием. В тот первый приезд на родину отцов она, Эсперанса, знала лишь часть. Про белое зверство во время войны - особенно марокканцев. Про бело-фашистский террор. Против побежденных, но не сдавшихся. Которые были герои. То, о чем говорилось в сфере слышимости, во Франции подтверждали учебники в школе и вполне беспартийные книги. Разве что Хемингуэй вносил диссонанс. Но в скандальном романе исторически он был неправ, иронизируя над Пасионарией, якобы прятавшей сына в Москве от гражданской войны: ведь Рубен ее пал смертью храбрых под Сталинградом. И к тому же Хемингуэй был американец - что с них взять? Однажды в одном французском "шато", на традиционном обеде братских партий, всемогущей и подпольной, туда, где были дети и верхняя одежда, втащили под руки и уронили вниз лицом одного ветерана. Это был гость из соцстраны легендарный El General. Потом мать сказала: "Carnicero..." С отвращением. А он, он зацокал языком, обостряя любознательность. Мясник? Дитя эмигрантов артикулировало: "El pourgoi?" Ей ответили немотой замешательства. Потому что герой был не просто ягуар от природы. Он любил убивать. Слабость вполне человеческая... — 103 —
|