—А теперь договоримся. До конца тренировки я боль
ше ни разу не повышу голос, но вы, тем не менее, сохра
ните концентрацию до конца. Договорились?
Они молчали. Они были сконцентрированы! А она, не отрывая от них глаз, двигалась спиной вперед, ко мне. И тихо сказала:
—Посмотрите вон на ту девочку, а потом обсудим. —
И ушла от меня. И я услышал:
- Все отдыхаем и смотрим на Лену. Лена, повтори
начало... Смелее иди вперед! Грудью! Гордо иди!
- Хорошо сказала: "Гордо иди", — услышала она от
меня через пять минут.
- Видите, какая она прямая, но выглядит согнутой.
Согнута своей забитостью. Боится выпрямиться. Из про
стой семьи, папа — маляр. Не может гордо! Это гимнасти
ка. Здесь сразу все видно: семья, наследственность.
И снова ушла.
А я осмотрел зал (давно я не был в зале) и вдыхал родной воздух. И чувствовал, что оживаю. И завидовал тренеру. В зале провел я одиннадцать лет как спортсмен, затем десять — как тренер. Судьба увела...
Она вновь была рядом. Девочки выполняли заключительный комплекс упражнений, и давался он им тяжело.
- Все-таки, — сказала она, — никто так не работает,
как спортсмен. Муж приходит иногда сюда после репети
ций своего балета, смотрит и говорит: "Вы что, с ума со
шли: три часа утром и три часа вечером!"
- И всегда с полной отдачей, — сказал я.
- В том-то и дело».
* * *
Опасная вещь — личный дневник, не могу оторваться. Еще — страницы из того периода моей жизни, вне спорта. И попытка найти тот ненайденный пока ответ.
«А может быть, дело в другом, не столько — в "них", а в том, что связано со мной?» — спрашиваю я себя.
В мой врачебный кабинет стремительно вошли двое мужчин.
- Нам нужен доктор Загайнов.
- Слушаю вас.
- Умирает ваш пациент Нодари. Не выходит из прис
тупа. Верит только в Вас. Ехать далеко.
Мы едем в Сванетию. Мотор надрывается, и машина нехотя взбирается все выше, к самым снежным вершинам.
Вспоминаю своего пациента. Неизлечимая эпилепсия. Но, как и всем другим, я сказал ему:
18 Р. Загайнов
546
Проклятие профессии
Постскриптум собратьям по ремеслу
547
—Я помогу Вам. — И приступы отступили. Не мучили
его так часто, как раньше. А если случались, то после
выхода из приступа родные привозили его ко мне, и после
серии сеансов он опять два—три месяца жил спокойно.
Едем в тишине. Я думаю о нем. Вижу его лицо с такой
доброй улыбкой. Представляю, как войду в палату, и,
надеюсь, он улыбнется, и я снова включу в работу всю
свою волю, и мы... победим!
— 353 —
|