Так выглядит ширма, неприступной крепостью оберегающая внутренний мир спортсмена от постороннего взгляда. Но если «он» поверит, подпустит, признает, ты все будешь знать о нем, и практически ежедневно убеждаться в том же — как трудно человеку наедине с собой, и по-прежнему на вес золота твое точное и доброе слово и его нужда в исповеди. Но и здесь есть место новому, чего я не замечал у «тех» чемпионов. «Эти» очень хорошо понимают ту цену, что уже уплачена ими за добытое каторжным трудом сегодня. А также понимают, что впереди — то же самое — платить еще, платить всегда, платить и платить! «За все уплачено!» — читаю я в их глазах. Взгляд любимого спортсмена! Мы вдвоем — и нет никакой ширмы, и порой, особенно перед решающим боем, мне безумно жаль его, до слез. «В ваших книгах, — написала мне незнакомая читательница, — есть главное — боль за человека». Может быть, но это «они» воспитали во мне это качество. Листаю дневники прежних лет. Был момент — я уходил из спорта. Но однажды встретил ту, кого опекал мно- 544
го лет назад, и она уговорила меня зайти на ее тренировку. Цитирую без единой правки. «Какое счастье видеть своего ученика мастером! Настоящего тренера, лидера отличаешь сразу — она видела всех! Он нее шла энергия, и ею она гипнотизировала, подчиняла. А временами вспоминала обо мне, на несколько секунд подходила ближе — для двух—трех фраз, извинялась и возвращалась на свое место, ближе к ним.
Она слушала, плотно сжав губы. Потом вспомнила, что они ждут ее (ее крика!), сказала: —Потом продолжим, хорошо? Это важно хорошо об Я смотрел на нее и видел другого человека. Она тихо (!), но с прежней волей в лице повторила: —Я жду тишины и внимания. И они затихли, и улыбки ушли с их лиц. И она продолжила: — 352 —
|