|
Лишь бы не проиграть ни одной из двух. Боюсь нового потрясения, а иначе, и это очевидно, переживать поражение Анатолий Карпов не умеет. Три часа двадцать минут ночи. Слышу шум и сразу выхожу в коридор встретить тренера. Говорим шепотом. 426
: ??
И мы прощаемся до завтрашнего — страшного для нас дня. Что ждет от нас спортсмен в такую минуту? От нас, одного—двух человек, призванных по долгу службы и совести быть с ним рядом, и прежде всего — в такую минуту? Что ждет он? Доброго и точного слова, сочувственного и все понимающего взгляда, уверенного и успокаивающего жеста? А может быть, будет достаточно таких же синяков под глазами, как у него, и в этом он увидит сопереживание? Не знаю. Иногда не знаю, что сказать! И ничем не может помочь мне мой жизненный и профессиональный опыт. Всего десять шагов предстоит пройти мне по коридору, и я замедляю шаг. Все-таки, что скажу я сейчас? Другое дело — перед партией! Сколь бы сложной она бы ни была, но результат ее не предопределен, а значит — будем бороться, и до конца, и ясно, каким мне быть в этот момент, и нетрудно найти нужные слова. Но сейчас — совсем другое дело. Предопределено поражение, и не к чему призывать — ни к отдаче в борьбе, ни к смирению с неизбежностью. Че1эез три секунды я войду и увижу его вопрошающий взгляд. Но нет во мне сейчас ни одного слова! «Усыплю его сегодня! И во что бы то пи стало!» — даю себе клятву и открываю дверь в его номер. «Что будет, то будет!» — говорю я себе и располагаюсь на своем привычном месте в первом ряду зрительного зала. Сегодня меня мало интересует само шахматное действие (что будет, то будет), и я открываю блокнот. Как мы бываем наивны! Как рады обмануть себя преждевременной надеждой! Еще два дня назад, когда счет стал 2:1, я думал — победа близка. Так я думал позавчера, а
Вспомнил в связи с этим интервью Марка Спитца, его великолепные слова в ответ на вопрос: —Что изменилось в Вас за четыре года между Мехико Ответил он так: —Я стал на четыре года умнее и на четыре года лучше — 276 —
|