Проклятие профессии. Бытие и сознание практического психолога

И вот ночь прошла. Что могу сказать я о ней и на что надеюсь в ожидании встречи со спортс­меном, когда один взгляд на его лицо ответит сразу на ряд вопросов: выспался ли, в хорошем ли настроении пребывает сейчас, не простужен ли (чего мы всегда опа­саемся) и как ждет доигрывания? Последний вопрос и есть самый важный. Никто лучше самого шахматиста не знает истинной оценки позиции и шансов на спасение. И то, к чему пришли в своем анализе секунданты и сам шахматист вчера поздно вечером, сейчас уже не так важно. Его мозг продолжал аналитическую работу всю ночь. И скоро (сейчас — одиннадцать), совсем скоро мы узнаем его приговор.

В последние дни у нас установился такой режим: сразу после ужина, в районе десяти—одиннадцати, я иду спать и, как школьник, исправно засыпаю. Карпов будит меня теле­фонным звонком, говорит: «гуд монинг», — и я иду к нему. Этой ночью я проснулся сам. Было два часа пятнад­цать минут. Я выглянул во двор отеля. Во всех окнах,

кроме двух, свет был погашен. Так и должно было быть, и я стал одеваться.

—Ну что? — первое, что спросил я у него, когда при­
шел вторично, и тренеры были отпущены, но не спать, а
продолжать анализ у себя в номерах. А утром состоится
сверка анализов и будет это продолжаться до пятнадцати
часов двадцати пяти минут. И времени ни на какие сеансы
не будет. И за пять последних минут будет торопливо что-
то съедено, кое-как повязан галстук, руками за секунду
поправлены волосы и — бегом в зал, где ждут две отло­
женные партии, и в той и другой предстоит жестокая борь­
ба. Потому что — «не ясно». Такой ответ получил я на
свой вопрос: «Ну что?»

Я смотрю на покрасневшие белки глаз (верный при­знак высшей степени утомления Анатолия Карпова) и уже не темные, а фиолетовые круги под глазами, и вспоминаю свои наблюдения за Шортом. Он почти не вставал во вре­мя партии и постоянно покашливал, лицо побелело.

• Он не болен? — спросил я.
• Нет, он всегда такой, когда устает, — ответил Ана­
  толий Евгеньевич.

И нет впереди никакого просвета (новая партия — уже завтра), то есть паузы, выходного дня, хотя бы часа без шахмат и без раздумий о счете и о том, сколько осталось партий, и сколько из них черными, и не дойдет ли дело до дополнительных партий, и самая страшная мысль — не проиграем ли матч? Забыть бы обо всем этом хотя бы на один день! Не отдохнуть (это невозможно в разгар матча), а хотя бы отойти от накала борьбы и темпа матчевой жиз­ни. Впереди маячит только наш единственный тайм-аут. И все чаще мы вспоминаем о нем. Но не будет ли ошибкой — брать его? Не лучше ли нас отдохнет в этот день наш сопер­ник? И еще это будет зависеть от положения в матче, а оно уже завтра может измениться.