Спал совсем мало, но проснулся бодрым и сразу заспешил. То же чувство было во мне, но сейчас я даже не вспомнил о Любомире Любоевиче, еще пять часов назад признанного мной моим помощником. Сейчас, после сна, на свежую голову я сразу понял, где мне искать того, от кого заразился я новой энергией и надеждой. Искать надо через стенку, в соседнем номере, а имя этого человека — Анатолий Карпов. Это он, отказавшись от тайм-аута, в очередной раз проявил мужество и создал вокруг себя нужную нам всем ауру веры в себя, и я впитал часть ее. 14 Р. Загайнов
418
Свое знаменитое мужество он проявил в Вагио, когда после трех поражений выиграл решающую партию. Так было и в его претендентских матчах с Юсуповым и Анан-дом, когда все решалось в последней партии, и он выиграл ее. Так было в Ленинграде, когда, безнадежно проигрывая матч, он выиграл три партии подряд (у Каспарова!) и сравнял счет, но... взял тайм-аут и сбил себя с темпа. Но это не было поражением его мужества. Не выдержали напряжения его тренеры, запросившие тайм-аут ввиду неготовности дебюта. А мужество, даже мужество Анатолия Карпова, нуждается в поддержке! Вот о чем, теперь я понял это, думал Найджел Шорт, стоя у окна той ночью. Он все понимал тогда и в те минуты принимал решение. Он знал, что садиться за доску в тот день — колоссальный риск как для того, так и для другого. И он (так я думаю) спрашивал себя: «Кто рискует больше?» И признался себе, что он. И, кто знает, может быть, и он вспомнил тогда, как я сейчас, тридцать вторую партию в Багио и все остальные подвиги Анатолия Карпова. Все наши подвиги и позоры идут всю жизнь за нами невидимым шлейфом и или усиливают, или ослабляют нас в глазах людей. Прошлое! Ты всегда с нами и помогаешь нам или мешаешь. «Собранность до конца!» — сегодня эти слова будут произнесены раньше, чем перед той партией, считаю, вовремя — перед предстартовым сеансом. В этом сеансе говорю только я (в этом мое преимущество), а он по уготованной ему роли должен только слушать, и очень желательно засыпать, пусть не заснуть в итоге, но хотя бы уйти в полусон. Этого вполне достаточно для возвращения свежести — и мозга, и реакции, и всего состояния. Хотя ничего он не должен, может и не слушать, а просто лежать с закрытыми глазами и думать о своем. Но он, я знаю, слушает, иначе давно сказал бы мне: «Только я прошу — не надо ничего говорить о противнике и матче, только — сам сеанс». — 270 —
|