|
Грустная перспектива, но боюсь, что она близка. 412
Возвращаюсь в отель и сразу вспоминаю тех, с кем встречусь там. Что найду я в глазах Анатолия Карпова? В жар или холод в очередной раз бросит он меня? А что приготовил в своем ответном взгляде наш старший тренер, помимо уже привычной мне настороженности? Он, в отличие от шефа, чаще бросает меня своими репликами в холод, но боюсь, что во многом прав этот сложный, но честный человек. И сегодня, когда на несколько минут мы остались вдвоем, он успел отправить меня в легкий нокдаун, сказав о последней партии: — Он забыл пятый ход в приготовленном варианте! Как можно забыть пятый ход? Что-то происходит ненормальное. Так плохо он никогда не играл. В середине партии опять все испортил, перестал соображать. Эта фраза тренера и сейчас, когда я прилег отключиться, не дает мне этой возможности. У меня появилось чувство, что я неверно диагностирую все то, что происходит с шахматистом. Что-то мешает мне и мешает постоянно. Я даже не допускал мысли, что он, например, подойдет к началу партии ненастроенным, и потому был занят одной проблемой — восстановить его состояние, полагая, что уж остальное Карпов проделает как в свои лучшие годы. А разве мог я допустить в своей оценке шахматной личности Карпова, что он способен перепутать ходы в дебюте и не запомнить всего лишь пятый ход дебютного варианта? А его регулярные цейт-ноты и длительные раздумья над очевидными ходами? Я обдумывал сейчас все это и все ближе подходил к разгадке происходящего со мной. Оказывается, я все это время, все полтора года нашей работы находился под своеобразным гипнозом его имени! Вот в чем дело! Магия титула! И на меня она действовала и достаточно сильно! Внутри меня всегда жила одна мысль: уж Карпов-то соберется! Уж Карпов-то выиграет у кого угодно, если захочет! Уж Карпов-то... И только сейчас я понял, куда я приехал, и сколь трудна задача, стоящая передо мной! Ни слова не было сказано мне сейчас. Мы только обменялись с ним взглядом, и в его глазах я нашел ответ на свой непроизнесенный вопрос.
И я сразу вышел, и сейчас стоял в своем номере и обдумывал. В чем был виноват я, начиная с первого дня пребывания здесь? Не моя ли абсолютная уверенность в окончательном успехе зарядила излишним максимализмом самого шахматиста, и он превысил норму требований к самому себе и не был достаточно осторожен? — 266 —
|