Проклятие профессии. Бытие и сознание практического психолога

И мы действительно смеялись по пути в зал. Я ответил тогда Карпову на его вопрос:

—Вы поели хоть что-нибудь? — что объявил голодов­
ку по причине его плохой игры, а он в ответ на это назвал
меня «демократом» и представителем той депутатской
группы, к которой я присоединился в знак протеста про­
тив реформ. Но Шорту, с которым в этот момент мы встре­
тились на лестнице, вряд ли известны наши депутатские
проблемы, и он расшифровал наше веселое настроение
только как отношение к отложенной позиции, которую они
(группа Шорта), вероятно, проанализировали недостаточ­
но. Не случайно он подолгу задумывался над первыми
своими ходами, проверяя домашний анализ, и в результа­
те попал в сильнейший цейтнот. А Карпов уверенно и
быстро делал свои ходы, и ни тени сомнения никто не
видел в его лице и в каждом его жесте. Он знает, как вести
себя в этой ситуации, как и во всех других!

* * *

Всегда, когда думаю о великих, итогом таких разду­мий для меня становится индивидуальная, касающаяся конкретного индивидуума «формула победы». Сейчас, в дни этого матча, она представляется мне более сложной. Потому так сложно стать чемпионом мира по шахматам, а потом оставаться им, удерживать это звание, отбиваясь от осаждающих конкурентов, лечить раны и снова готовить­ся к новому всегда жестокому бою. А других на этом уров­не не бывает.

Итак, чемпион — это и талант, и здоровье, и личность, и образ жизни. Только наличие этих четырех слагаемых может обеспечить самую большую победу! Все это должен собрать Анатолий Карпов в одно целое, чтобы вновь стать чемпионом мира, сделать историю!

А когда-то для победы ему хватало одного таланта. Затем поддерживала этот талант взрослеющая и правиль­но развивающаяся личность. В последние годы он взялся за свое здоровье. А сейчас пришло время обеспечить и четвертое слагаемое — образ жизни. Хватит ли его на это?

Физически он восстановился, но го­тов ли во всем остальном? Не пора ли подумать о тайм-ауте, но он — един­ственный в этом матче и припасти его необходимо на более позднее время. Да и нет повода — все же идет хорошо! — так прореагировали на мой намек и

сам Карпов и его постоянный тренер. И в ответ я сразу, чтобы не передать им свое чувство тревоги, взял, так сказать, свои слова обратно.

— Согласен, — сказал я тогда, — просто хотел узнать ваше мнение.

Сейчас, когда я готовлю этот материал (а это конец мая), я понимаю, что чувство тревоги возникло тогда по объективным причинам. Шахматист в тот день не был как психофизиологическая система готов к новой сверхнаг­рузке. Он не отошел от последней партии, длившейся два дня и одну ночь, и тех двух максимальных переживаний, обрушившихся на него одно за другим.