|
Я видел уже с утра, что он непривычно инертен — не реагирует на шутки, отказался от еды и ограничился чашкой кофе, но счел (в этом моя вина) данные признаки недостаточными для серьезного беспокойства. Тайм-аут было брать уже поздно, и единственное, что еще можно было сделать, это расшевелить его, пойти погулять, пошутить и посмеяться. Но предстоял черный 406
цвет, и тренеры с пачками книг в руках уже стояли на пороге. ...И вот наш сеанс, и он почти сразу засыпает, причем засыпает глубоким сном, засыпает, хотя хорошо спал ночью. Вот в этот момент чувство тревоги заговорило во мне во весь голос. Быстро оцениваю ситуацию и принимаю решение: «Не сейчас! Пусть поспит и пусть понравится ему его состояние после сеанса*. Мы все успеем. Он за секунду все поймет и возьмет все нужное. Мы идем в зал, и я еле успеваю за ним. Он несется вперед! Но у самого входа я останавливаю его. Он удивленно смотрит на меня, и в этот момент я говорю: — Анатолий Евгеньевич, полностью собраться! Он продолжал смотреть на меня и будто вспомнил о чем-то, оценивая сказанное мной, и тут же что-то изменилось в его глазах, пробежала какая-то тень, и, глядя мне в глаза, он отрывисто произнес: -Да! И, чуть замедлив шаг, пошел по длинному коридору к сцене, забыв на этот раз обернуться и попрощаться со мной взглядом. * * * Снова пустой зал. Только трое в первом ряду — жена Шорта (сегодня она села рядом со мной), его мама и я. Двадцатидолларовая цена билетов отпугивает испанцев. Но (вспоминаю я) ведь вчера, когда было всего лишь доигрывание (и доигрывание должно было быть коротким, — так все думали), зал был заполнен не менее, чем наполовину, и все теснились в первых рядах, чтобы лучше видеть момент сдачи партии Анатолием Карповым, лучше видеть... чужую кровь. Когда же изменится человек? Выполнит ли он когда-нибудь свой главный долг на земле — усовершенствует ли свою личность, станет ли... человеком? Снова бесконечная ночь в программе нашей жизни и моей работы. Ему не уснуть, это очевидно мне. Идет работа его мозга, и в тиши ночи я будто слышу ее.
Три часа пятьдесят минут. Мы садимся за стол друг против друга. Он быстро расставляет отложенную позицию, делает ходы и комментирует. Я слушаю, иногда предлагаю свой ход и всегда не тот. Но он не критикует меня, а спокойно показывает опровержение. Говорит: — 262 —
|